Я достаточно услышала. Не могу поверить, что думала, будто могу поцеловать парня и не разрушить весь мир.

– А потом ты… что? – я делаю паузу, чтобы подавить слезы. – Решил поцеловать меня, чтобы отвлечься?

Я начинаю проталкиваться мимо него, но Сэм преграждает мне дорогу. Теперь он злится.

– Чтобы отвлечься? Веспер, ты осознаешь, что там произошло? Ты хоть понимаешь?

Я сжимаю челюсти. Когда я не отвечаю, он продолжает:

– Ты вытащила мой страх. Думаю, мы так… – Сэм не заканчивает предложение, поскольку понимает, что это ему совсем не поможет.

– Ага. Я знаю, что произошло. Так почти всегда случается, когда я злюсь, но я не представляла, что это также может случиться, когда… – я заливаюсь румянцем. Можно сказать с уверенностью, что это предложение я тоже не буду заканчивать по-взрослому.

– Отвали, Сэм, – наконец огрызаюсь я.

Мне хочется уйти, пока не начались рыдания. Он не должен знать, что значил тот поцелуй. Не должен видеть, как мне больно на самом деле.

Что случилось – и так понятно. Его величайший страх – что Элиза поймает его на измене; это и произошло. Мои губы горят от его прикосновений, и я гадаю, заживут ли они когда-нибудь. Я могу злиться, сколько влезет. Могу кинуть к его ногам этот мешок с дерьмом и хорошенько пнуть. Но я тоже понимала, что происходит. Я знала об Элизе. В конце концов, я борюсь, чтобы воскресить девушку, которая только что пересекла границы времени и смерти, чтобы поймать меня за поцелуями с ее парнем в лесу.

Я прохожу мимо него в тень. Там стоят Олдрик с Сапфирой, удивленно глядя на мое заплаканное лицо.

Сапфира протягивает ко мне руку, и я беру ее.

Сэм идет за мной, но Олдрик его останавливает, как бы говоря: «Даже не думай об этом». Сэм сделал мне больно и мгновенно попал в его черный список.

Сапфира ведет меня к фургону из «Грота», и мы садимся сзади. Я ничего не говорю, а она не задает вопросов. Я сглатываю, по-прежнему чувствуя вкус нашего поцелуя. И тогда приходит боль – такая свирепая и громкая, как сломанная кость. Сапфира обнимает меня и прижимает к груди.

И я плачу, плачу, плачу из-за парня, разбившего мне сердце.

Самая нормальная ситуация, какую только можно себе представить. Но, черт, как же это больно.

Я еду домой с Олдриком и Сапфирой. По пути засыпаю в фургоне, мой организм истощен от слез и алкоголя. Спустя много часов, когда мы наконец возвращаемся, я чувствую, как Олдрик берет меня на руки, прижимая к груди, и несет к кровати, в которой я спала в первую ночь.

Мне снится, что Сэм целует меня, и в моем рту остаются цветы аконита. Я выплевываю их, и они с искрами падают на землю.

Я стою перед госпиталем Болдуин и по-прежнему не понимаю, как уговорила себя прийти сюда.

Мне нужно было сбежать от всего.

Что мне в действительности необходимо, так это сбежать от себя, но это невозможно, так что я села на поезд.

У меня больше нет сил продолжать в том же духе. Мне нужно вспомнить, ради чего я вообще взялась за эту борьбу.

Никаких фотографий. Никаких звонков.

Сэм слишком глубоко укоренился во мне, чтобы они могли помочь. Я хочу увидеть Кармен.

Именно эта мысль подталкивает меня пройти внутрь мимо пожилой пары с воздушным шариком, на котором написано «У нас девочка!»

Через вторую пару автоматических дверей. Вверх на лифте.

По коридору.

К двери, на которой написано «Центр восстановления имени Мэри Лу Уайлс».

Я не даю себе времени на раздумья. Иначе отговорю себя.

Нажимаю кнопку, и двери открываются.

Прохожу внутрь. Не знаю, чего я ожидала, но здесь светло.

Дети в комнате играют с надувными шариками и смеются. Слева проходит групповая встреча. Сейчас говорит какая-то девушка с перевязанной рукой.

Мимо проходит мальчик с обмотанной бинтами шеей, которого ведет сиделка в розовой форме. Он окидывает меня взглядом с головы до пят и подзывает к себе.

Я медленно присаживаюсь, пока он изучает меня.

– У тебя что-то болит? – тихо интересуется он.

И его слова бьют меня прямо по ребрам. Звук, вырвавшийся из моего горла, одновременно похож на смех и на всхлип, но я киваю.

– Кажется, да. Не посоветуешь мне, как быть храброй? Похоже, ты с этим прекрасно справляешься.

Он поджимает губы и снимает стикер с тыльной стороны ладони. Затем приклеивает его к моей и кратко кивает.

Я киваю в ответ, и сиделка уводит мальчишку.

Я опускаю взгляд на стикер. На нем медвежонок обнимает сердце и подпись: «Я заключаю тебя в медвежьи объятия».

Что я здесь делаю? Почему решила, что смогу? Это эгоистично. Чего я добьюсь приходом сюда – разбережу раны Кармен, чтобы мне стало легче?

Я поворачиваюсь и вижу ее.

В другой части коридора, разговаривающую с парнем в сером свитере. Ее взгляд отрывается от него на полсекунды и встречается с моим. Она замирает с открытым ртом. Затем касается руки парня, извиняясь, и я начинаю уходить.

– Веспер? – зовет Кармен недоверчивым голосом.

Я выбегаю за дверь и лихорадочно нажимаю на кнопку вызова лифта, будто от этого он подумает: «Вот черт, она это серьезно, лучше поторопиться!»

Но он все не едет и не едет.

Вместо этого я слышу шаги Кармен позади.

Она ничего не говорит, но я могу отличить ее по дыханию. Она дышит точно так же.

Я оборачиваюсь.

Левая сторона ее лица ярко-розовая, бровей и ресниц нет. Уголок губ соединяет шрам. В ее глазах блестят слезы, и она подходит ко мне с распростертыми объятиями. Я пытаюсь отойти. Я не заслуживаю ее объятий. Не заслуживаю прощения. Но Кармен удваивает усилия, хватая меня за толстовку и притягивая к себе. Я врезаюсь в нее, и ее рука поднимается к моему затылку. Мы опускаемся на линолеум, и я разражаюсь всхлипами.

– По крайней мере дай мне позвонить маме, – говорит она.

Мы стоим у фонтана во дворике. Кармен купила нам кофе в ларьке у входа, где работает ее знакомый бариста.

Я мотаю головой и вожу пальцем по крышке чашки.

– Нельзя. Мне и без того было трудно прийти сюда.

Она сидит боком, подобрав под себя ноги, и наблюдает за утками, плавающими в воде. На улице пасмурно, поэтому она надевает капюшон на голову.

Мы все обсудили. Кармен рассказала, что после моего ухода отец открыл семье правду об аномалах. Когда она поведала о пересадке кожи, мне потребовались все силы, чтобы не расплакаться от мысли, сколько боли ей пришлось перенести. Я тоже все ей рассказала. Где была, чем занималась.