Вот теперь можно спокойно наблюдать за отцом и дочерью, пока у княгини Натали не пройдет шок, а Чаннаронг как раз подошел к ней и протянул руку:

— Виола, идем со мной? Тебя должны увидеть…

— Зачем? — насторожилась она.

— Здесь твои родственники, ты должна с ними познакомиться. Еще я хочу сделать тебе подарок в их присутствии и в присутствии других свидетелей, чтобы никто никогда не претендовал на него. Мой подарок на столе вон того господина.

Отец указал на человека, рядом с которым стоял Медьери. Виола взглянула на Прохора, тот кивнул, мол, иди, но она поставила условие:

— Я могу с Прохором?.. Без него… нет.

— Конечно, милая. Пойдемте, Прохор? Не смущайтесь.

— Иди, иди, — легонько подтолкнул друга Сергей.

К этому времени Виола, не выпуская руки Прохора, поднялась со стула, отец стал с другой стороны дочери и выставил локоть, чтобы она взяла его под руку, но девушка не поняла — ей не приходилось это делать. Чаннаронг сам положил ее руку, ведя к Медьери их, он вздохнул:

— М-да, напугана же ты… Веришь только Прохору?

— Меня убили, а он оживил, — ответила Виола, с опаской косясь по сторонам, — из дома ушел ради меня. Кому ж мне еще верить, как не ему?

Они пришли к Медьери под гробовое молчание, казалось, в зале никого нет, но стоило повернуться — вот они, дорогие родственники, похоронившие Мирона и сейчас не желавшие видеть его живым в Чаннаронге. Они впились в него глазами, некоторые уже готовы потребовать доказательства, он опередил их:

— Вы удивлены, господа? Да, я был когда-то Мироном Соколинским, нынче меня зовут иначе, живу я в другом краю, да и сам я другой. От той жизни у меня осталась дочь, вы видите ее. Хочу, чтобы все услышали: это настоящая Виола. Я приехал, чтобы найти ее, и нашел. А рядом с ней Прохор, он спас мою дочь от смерти, когда подлые люди думали, что убили ее. Все они будут наказаны, я повторяю: все. Теперь скажу, для чего я вас всех пригласил к моему другу…

Он протянул руку к человеку за столом, тот подал ему бумаги, Чаннаронг показал одну из них:

— Это письмо моей матушки для меня, почерк сравнивали в известных службах, подлинность подтвердили. В нем она пишет, как имение Кошино досталось ей. Это завещание моей бабушки, матери князя Соколинского, в котором имение Кошино она завещала моей матери, он всегда знал об этом. А это завещание уже моей матери, в котором имение она завещала единственному сыну, то есть мне. Бумаги лежали в тайнике в доме моего отца. Прошу вас…

Повернувшись к человеку за столом, Чаннаронг сделал рукой жест по направлению к Гавриле Платоновичу. Тот взял бумаги и подошел к князю:

— Взгляните, ваша светлость, на бумаги… (Князь лишь скосил глаза, не взяв документы в руки.) Как видите, бумаги подлинные-с, имение принадлежит Мирону Гавриловичу…

— Ну, принадлежит, и что-с? — заерзал князь. — Чай, не последнее имение-то, у меня еще есть.

— Вы удостоверяете, что принц Чаннаронг есть ваш сын?

— Ну, вижу, он это, а ранее не признал… стар стал.

Чиновник поклонился, вернулся на место, отдав еще несколько бумаг Чаннаронгу, тот продолжил свою речь:

— Итак, господа родственники, вы можете наследовать все имущество князя, делить его как вздумается, но не имение Кошино, которое я дарю сегодня при вас и других свидетелях моей дочери. — Он повернулся к дочери и передал ей документы. — Бери, милая, и владей. Еще тебе принадлежит дом, в котором ты жила, твою матушку заставили написать дарственную, но там ведь стоит твое имя. Это свидетельство о твоем рождении, акт узаконения тебя как моей дочери, подписанный государем. Ну и завещания твоих бабушек — это уже семейная история, храни как реликвию. Ради этого я позвал тебя, а не чтобы упрятать в тюрьму. Теперь ты невеста с богатым приданым.

Девушка успокоилась, когда поняла, что ее не будут увозить насильно, документы приняла, а говорила тихо, чтобы слышали только отец и Прохор:

— Я не умею всем этим управлять… Вы сказали, мое приданое? Значит, я могу отдать это будущему мужу? Но коль вы против Прохора, то мне ничего не надобно, отец, он меня и так берет за себя.

Последнюю фразу она произнесла так пламенно и так решительно, что отец рассмеялся:

— Разумеется, отдай. Я не буду против Прохора, потому что вижу: ты в надежных руках. Теперь и мне будет покойно, уеду без тревог в душе.

Уже не считая своего отца врагом, Виола улыбнулась ему и отдала бумаги растерянному Прохору, в то время как Медьери пригласил гостей:

— Господа! Все мы изрядно проголодались, прошу вас отужинать в соседней зале и отметить столь прекрасное событие. Пройдемте, господа…

Кто-то был разочарован, кто-то остался равнодушен к чужому везению, но все вместе голодны, а потому без лишних уговоров отправились в обеденную залу, хотя бы заесть разочарование. Княжна Татьяна, думая, что ее не слышат, не смогла сдержать своего впечатления, трудно было ей отказаться от надежд:

— Боже мой, Кошино! Лучшего поместья не сыскать, датское королевство меньше, а досталось… внебрачной девке, дочери гувернантки!

— Дочери князя, — с усмешкой поправил ее Гектор. — Нынешний Император узаконил ее, он благосклонно относится к высокородным бастардам.

— Хм! — издала звук недовольства княгиня Натали. — Наследовать имущество она не имеет права, так они придумали подарки дарить! Как это унизительно — быть ровней приблудной девке.

— И нищей в отличие от нее, — добавила Татьяна.

— Матушка! — зашипел Ардальон капризно. — Сестрица! Ну, зачем вы так?.. При всех-то! Нехорошо-с! Стыдно!

— Молчи, дурак, — бросила ему мать через плечо. — Когда б умным был, мы не бедствовали б.

— Оставь, Ардальоша, — захихикал Гектор, — тут, почитай, весь наш княжеский выводок думает так же, стало быть, нечего и стесняться — свои ведь.

— Вам бы все шутки шутить. Никаких приличий!

— Ардальон во гневе — это блоха на лошади во время боя, кричащая «ура», — зашептал Гектор на ухо Марго, та прыснула.

В то время как гости переходили в другую залу, Виола с Прохором двинулись в обратном направлении к друзьям, а потом не знали, что им делать.

— Думаю, нам пора, — нашлась Настя. — Здесь только высший свет, не все добры, как графиня Ростовцева, вряд ли им понравится, коль мы составим компанию за столом.

— Я ведь тоже не высший свет, — сказала Виола, — меня смущают эти люди… их так много… мне неуютно, все на меня смотрят…

— Съесть хотят, — пошутил Сергей, и в чем-то он был прав. — Коль дамы намерены ехать домой…

— Нет-нет, — прервал его Медьери, шедший к ним. — Почему возникли такие мысли? Вы главные гости на этом ужине, потому уйти не можете. Дамы, прошу…

Он стал между Виолой и Настей, согнул руки в локтях, девушкам пришлось взять его под руки и подчиниться. Правда, когда они шли, обе оборачивались назад, беспокоясь, идут ли за ними их мужчины, Медьери успокоил: