– Нет? – нахмурился он.

– Обойдемся без жертвоприношений, – сказала я,поднимаясь. – Что ты без всего этого? – разведя руками, усмехнуласья. – Давай так: у тебя своя жизнь, у меня своя. – Я поднялась и пошлак двери. Когда взялась за ручку, повернулась и добавила: – А если тебя что-тоне устраивает, можешь застрелиться.

– Ну чего? – испуганно спросила Ритка.

– Финита ля комедия, – скроив несчастную рожу,сообщила я. – Допрыгалась. Дед велел писать заявление.

– Врешь, – охнула Ритка и даже покраснела.

– И он прав. Отправляюсь на излечение от алкоголизма.Курс – три месяца. Если справлюсь с недугом, возьмет назад.

– Да что ты мелешь? Какой алкоголизм?

Я тяжело вздохнула:

– Не справляюсь я. Видишь, что вытворяю? Неделюдержалась, а вчера… – Я выразительно щелкнула по кадыку. – И сразу сментами драться. Лечиться надо, пока не поздно. Приходи ко мне в психушку сапельсинами.

На этот раз я написала заявление как положено, отдала егоРитке и поехала на такси домой.

Чуть позже в дверь позвонили, я пошла открывать и на порогеобнаружила Алексея, шофера Игнатова.

– Ничего, что я без предупреждения? – кашлянув,спросил он.

– Отпустили?

– Ага. Войти можно?

– Заходи, – пожала я плечами.

– Ты, помнится, говорила, что мы выпьем вместе. Ну вот,чем не повод.

Мы как раз вошли в кухню.

– Я твоих вкусов не знаю и на всякий случай купил всегопонемногу. – Он достал из кармана бутылку водки, из другого коньяк, а изтретьего мартини. – Закусить есть чем? А то я сбегаю.

– Найдем, – кивнула я.

Мы наскоро приготовили закуску, выпили: сначала коньяк,потом мартини, а потом и водку. Когда и водка кончилась, я пошла провожатьАлексея. Мы шли обнявшись, горланили песни, нарвались на ментов и попробовали сними поскандалить.

– Ольга Сергеевна, – увещевал меня милиционер,должно быть, мое имя у меня на морде написано. – Давайте-ка домой.

Их любезность не знала границ, они отвезли Алексея домой, апотом и меня доставили к крыльцу.

– Хорошие вы ребята, – расцеловав их на прощание,сказала я, прошла в гостиную, легла и уставилась в потолок.

Сашка, поскуливая, устроился рядом.

– Чего грустишь, пес? – позвала я. – Брось,пустое.

Зазвонил телефон. Мало с кем я хотела бы сейчас говорить, нотрубку все-таки сняла, может, Алексей желает убедиться, что я добралась додома. Это был Лукьянов.

– Привет, – сказал он бодро.

– Привет, – ответила я.

– Судя по голосу, ты опять надралась как свинья.

– У меня был повод. Ты зачем звонишь?

– Соскучился. Подумал, вдруг ты меня ждешь. – Онзасмеялся.

– Я жду. Ты приезжай.

– Серьезно?

– А то. Скажи-ка лучше, зачем понадобилось поручатьрасследование мне?

– Это не моя идея. Я как раз был против. Но кто у насумные советы слушает? Ты не поверишь, детка, но у тебя репутация порядочногочеловека, оттого и решили: если на Игнатова выйдешь ты, это придаст делунеобходимое правдоподобие.

– Здорово.

– Ага. От Деда ты ушла, следовательно, ума у тебя неприбавилось. Все размахиваешь картонным мечом? Не надоело? Скажи на милость,какой от этого толк? Ты что, всерьез думала засадить меня за решетку, дуранесчастная?

– Что ты, я об этом и не мечтаю. Куда мне с тобойтягаться. Поэтому вот что: решишь у нас объявиться, хорошо подумай. Если ты ещераз перейдешь мне дорогу, я тебя убью. Пристрелю, и все.

– Не мечтай, – хохотнул Лукьянов, но веселья в егоголосе не слышалось. – В жизни все проще и страшней. Мы даже никогда невстретимся. – И повесил трубку.

А я накрылась подушкой и сказала своей собаке:

– Я сейчас повою немного, ты не пугайся. А завтра всебудет хорошо.