Она подавила непрошеную дрожь, ее круассан был разорван пополам.

– Я думаю, Адья хочет сказать, – сказала Маккензи, глядя на хлеб на столе, – что ты выглядишь так, будто тебя поцеловали. И, честно говоря, слава богу. Это было утомительно – притворяться, что вы с Колтоном не встречаетесь.

– Я совсем не это имела в виду, Маккензи, – возмутилась в ответ Адья, – и ты это знаешь. Посмотри на нее. Посмотри.

Маккензи отставила свой напиток и посмотрела на Делейн, изучая ее сузившимся взглядом. Делейн положила маслянистую корку круассана на язык и оставила ее там, как крекер. Она чувствовала себя немного похожей на стеклянную куклу, выставленную на всеобщее обозрение.

– Не стекло, – сказал голос. – Алмаз.

– Прекрати, – выдохнула Делейн, прежде чем смогла остановить себя.

– Ладно, – сказала Маккензи и отвернулась. – Я просто делала то, что Адья велела мне сделать. В любом случае, по-моему, ты похожа на обычную Лейни. Хотя я поговорила с мамой о твоей проблеме.

Она сказала это так, будто Делейн испытывала легкое недомогание, а не так, будто ее грызло изнутри нечто, не имеющее имени.

– И что?

– Она не выглядела такой уж удивленной. Очевидно, ты не единственный человек, в которого что-то вселилось, и ей пришлось иметь с этим дело, что заставляет меня задуматься, о чем еще она мне не сказала. – Маккензи пожала плечами.

– Но что она сказала? Как мне от этого избавиться?

– Никак, – прошелестел голос. – Нас нельзя разлучать, пока я не буду готов к этому.

Рядом с ней Маккензи заговорила, перекрывая голос.

– Она сказала, что тебе следует поговорить с Уайтхоллом, прежде чем прибегать к экзорцизму в стиле «сделай сам». Это ее слова, не мои. Кстати говоря, ты идешь на вечеринку к Уайтхоллу в честь Дня благодарения в воскресенье?

– Не знаю. – Она смахнула крошки с тонкой ткани своей юбки. – Я не думала об этом.

– Пойдем с нами, – сказала Адья, все еще скептически поглядывая на Делейн. – Ты сможешь вынести ему мозг на вечеринке. К тому же я хочу присмотреть за тобой.

Делейн уже бывала в доме профессора Уайтхолла.

Она стояла на дорожке, вымощенной серой плиткой, с бабушкиными пельменями в руках, и с нарастающим ужасом смотрела на побеленный кирпич, усеянный рогожей сад. Ее желудок был на взводе. Ноги стали свинцовыми.

– Пойдемте, дамы, – позвала Маккензи, уже на полпути вверх по дорожке.

Рядом с ней Хейли выглядела на удивление нормально в сапогах на каблуках и в красном бархатном платье, без звериного комбинезона. Маккензи положила руку на ее и ответила:

– Мы не просто по-модному опоздали. Мы опоздали, Адья.

– Мне не жаль, – ответила Адья, все еще доставая свой поднос с заднего сиденья древнего фиолетового Outback Хейли. – Муссовый торт требует времени на приготовление. В нем есть слои. Ты не можешь просто засунуть его в духовку и считать, что он готов.

– Это оскорбление, – сказала Маккензи, – и я не потерплю этого.

Разговор перетек в трель между ушами Делейн. Ее сердце колотилось о стенки грудной клетки. Осколок кости лежал в маленьком бархатном мешочке в кармашке. Он казался невероятно тяжелым. Тяжелым, словно он знал, что вернулся. Как будто он не хотел быть здесь.

– Лейн? – Адья появилась рядом с ней, с подносом в руках, с тортом, усыпанным множеством красных ягод. – Ты в порядке?

– Я не думаю, что смогу туда пойти, – прошептала она.

– Ты боишься толпы? Потому что мы можем держаться вместе. Я подскажу тебе, если ты потеряешься.

– Дело не в этом. – Ее желудок заныл. – Просто именно отсюда я это взяла.

Адья нахмурилась и посмотрела на дом.

– Не может быть. Ты имеешь в виду…

– Осколок, – закончила за нее Делейн. – Он был у Уайтхолла все это время.

Дверь открылась, и они вошли в дом, снимая обувь с ног в покрытой ковром грязной комнате со сверкающими стеклянными фигурками зверей. Гостиная и кухня уже были наводнены студентами. Они стекались вокруг старой и тяжелой мебели, изрядно помятой, с несовпадающими и обвисшими подушками.

– Что ты собираешься делать? – спросила Адья, ставя жестянку с тортом на стол с разнообразными десертами.

– Я еще не решила.

– Ты позвонишь Колтону?

– Я не знаю. – Внизу лестницы висела картина с изображением наяд, изумрудный лесок сверкал под пастельным небом. Она направила Адью к нижней ступеньке, в сторону от потока входящих студентов. – Адья, – сказала она шепотом, низким и настоятельным. – Я принесла его обратно.

На лице Адьи отразилось отвращение.

– Ты… что? Ты имеешь в виду, что он просто лежит у тебя в кармане? Как маленькая кроличья лапка?

– А что я должна была делать? Он попросил меня беречь его.

– Я не думаю, что он имел в виду носить его с собой везде, куда бы ты ни пошла.

– Ну, он точно не имел в виду принести его сюда. – Она сглотнула, ее нервные окончания напряглись, и отпрянула от проходящих мимо старшекурсников.

– Есть кое-что еще.

– Что еще?

– Кто-то был наверху, когда я приходила сюда в последний раз. Я думаю, они были заперты в одной из комнат.

– Хорошо. – Губы Адьи искривились в уголках. – Это глубоко пугающая мысль.

– А что, если это Нейт? Никто не видел его с тех пор, как он выписался из больницы. Что, если Уайтхолл держал его здесь все это время?

– Зачем? – нахмурилась Адья.

– Не знаю, но я уверена, что на это есть причина.

– Я не так уверена, – сказала Адья. – Я уже несколько дней ищу Нейта Шиллера. Если бы он был здесь, я бы его почувствовала.

Делейн не ответила. Ее внимание привлекла картина, несколько частей которой встали на свои места. Работа была любительской – совсем не похожа на профессиональные работы, которые она видела в боковой бостонской галерее, но ощущение от нее было безошибочным.

Ее желудок сжался. Где-то на кухне доктор Уайтхолл расставлял тарелки с едой, ведя светскую беседу со своими студентами. Уайтхолл, который угрожал исключить ее. Уайтхолл, который предостерегал ее от Колтона. Уайтхолл, который порицал ее за вмешательство в дело Нейта.

Уайтхолл, чья жена была призраком.

– Я собираюсь подняться наверх и поискать Нейта, – сказала она.

Повернувшись на каблуках, она вышла из пышущей жаром гостиной. Позади себя она услышала приглушенный голос Адьи, зовущий ее по имени, поглощенный непонятным шумом болтающих студентов.

Наверху, в холле, была та же ковровая тишина. Стены были такими же темными. Все пахло антисептической чистотой. Отбеливателем, достаточно сильным, чтобы заставить ее глаза слезиться. А под ним – что-то кислое. Что-то мертвое.

Она протиснулась в