Ее сердце пропустило удар. Оно пропустило несколько. Перед ней был черный и непоколебимый взгляд Колтона. Поднявшись на носочки, она поцеловала изломанное лезвие его улыбки.

– Пойдем домой, – сказала она.

43

Мир растворился. Он проник внутрь. Беззвучный крик. Треск привязи. Колтон утонул, как всегда. Он всплыл, набрал воздуха, легкие горели – как всегда. Грудь сдавило. Горло пылало. Хрустящая осенняя ночь пульсировала вокруг него. Переулок был черным и холодным. Он стоял на сухой земле, мертвые исчезли, призраки исчезли, а перед ним стояла Делейн Майерс-Петров.

Кроме нее, не было ничего особенного.

Все, что он делал, было по привычке. По привычке. Он просыпался. Он засыпал. Он терпел уколы булавки и иголки проклятия, от которого не мог избавиться. Он переносил молчание мертвых и молчаливое ощущение смерти. Бесконечное падение ночей, проведенных в одиночестве. Вкус грязи в горле. Знание того, кем он был, как слишком тяжелый крест.

А теперь здесь была Лейн.

Ее глаза светились лунным светом, окаймленные снегом. Темно-сиреневый цвет ее губ был измазан его поцелуями. Ее дыхание, висевшее между ними, было прерывистым. Его пальцы обвились вокруг ее запястий, серебряные пятаки были зажаты в обеих ее руках.

Они придут за ним.

Рано или поздно в Приорате узнают, что он сделал, и придут за ним.

Но пока существовал мир, украшенный мишурой, и существовала Лейн. Где-то вдалеке звонил церковный колокол. Середина ночи. Самое безграничное пространство. А перед ним девушка из промежуточного пространства. Одна нога среди мертвых, другая – среди живых. Он видел, как безмолвные тени падали на колени у ее ног, когда он вел ее домой. Глубокий звон карильона прозвучал в нем медным колоколом. Он был жив, и минуты, бегущие сквозь него, ощущались как эйфория. Как наркотик, а не как яд.

Он крепко сжал руку. Кости ее запястья впились в его ладонь. Колокольчики запели в небе.

– Проведи со мной ночь, – сказал он.

44

Дом был мрачным, черным, как могила. Делейн чувствовала, как по нему ползают мертвецы. Чувствовала, как они бормочут ее имя настолько отчетливо, что удивлялась, как не замечала этого раньше. В ее голове зазвучал низкий хор.

«Да, – шептали они. – Мы здесь, мы здесь. Посмотри на нас».

«Посмотри».

Она не смотрела. Она запуталась в Колтоне, а он в ней, и темнота надвигалась на них, меняя глубокий черный и золотисто-голубой цвета, пока они двигались между освещенными улицами окнами и бледными стенами, сбрасывая на ходу пальто, шарфы и обувь. Он вел ее за собой грубо, неумолимо, и ей это нравилось – нравилось отчаяние в его прикосновениях, то, как он поддерживал ее на ступеньках, не обращая внимания на то, что она спотыкалась и ее нейлоновые колготки скользили по тонко лакированному дереву.

Ее пальцы прошлись по легкой щетине на его подбородке, по натянутому шнуру на горле, к удушающему узлу галстука. Она притянула его ближе, почувствовала, как он пошатнулся, и насладилась тем, как он прижался к ней. Он был везде – его руки в ее волосах, язык в ее рту, его колено между ее бедрами.

И мертвые последовали за ними.

Они смотрели, бормоча и копошась, распростершись среди теней. Она вдруг подумала о том, как однажды разговаривала с ними, будучи маленькой девочкой. Укрывшись в тени можжевеловых деревьев, залитых приглушенным светом, она почувствовала на своей коже колючую темноту, укус тени, похожий на мороз. Это было слишком, слишком сильно. Испугавшись, она взобралась на покрытый листьями камень и приказала им повиноваться: «Прекратите это!»

«Прекратите это».

И они прекратили.

Ее оставили в тишине и солнечном свете, лес был пуст, безветренный полдень покрывал ее кожу золотыми полосами. Тогда она почувствовала себя настоящей королевой, возвышающейся на своем заросшем мхом обелиске, пустая поляна – ее двор, кромешная тьма – ее власть.

Просто необычная мечта маленькой девочки.

Она остановилась в дверях комнаты Колтона и отпрянула от него. Его губы покраснели от ее поцелуев, кудри были растрепаны. В слабом свете уличных фонарей из окна он выглядел как черноглазый красавец. Как будто он и не был человеком.

Галстука на нем не было, пуговицы рубашки были расстегнуты. Задыхаясь, он схватился руками за дверную раму, согнув руки в локтях. Загоняя ее внутрь. Мертвецы цеплялись за него, как за мантию. Они стрекотали на земле у его ног. Они склонялись, опускаясь на пол, и она не была уверена, кому предназначалось их поклонение – ему или ей.

«Посмотри на нас».

«Посмотри».

И она посмотрела.

– Успокойтесь, – прошипела она, не желая чувствовать себя глупой. Тени упали. Уличный фонарь в окне стал ярким, горящим золотым пятном. Она моргнула, ошеломленная. Ее сердце дико забилось в груди.

«Очень хорошо, – проворчал ее одиозный спутник. – Ты учишься».

В дверях Колтон смотрел на нее глазами, которые поглощали свет. Он не выглядел удивленным. Ни встревоженным, ни обеспокоенным. Он выглядел только довольным.

– Вот ты где, – сказал он, улыбнувшись.

45

В день, когда Колтон Прайс умер, он поднялся на ноги только потому, что Делейн Майерс-Петров сказала ему это сделать.

«Вода слишком холодная для купания, – сказала она. – Тебе нужно встать».

Он был мертв. Он погибал. Из его костей уходил холод, а на его месте была пустота. Что-то лишенное силы. По ее приказу боль вернулась. Она ударила в него, как молот, и вдруг его грудь набилась грязью, во рту появился привкус ила, кости затрещали так сильно, что стало больно.

Ему никогда не было так больно. Он никогда не чувствовал себя таким живым.

«Успокойся!» – вот что она сказала, стоя в его комнате. В темноте стоял холодный, жаждущий призрак. Он не мог видеть его. Он не мог его слышать. Но он достаточно часто проходил через ад, чтобы почувствовать его. Пыль и сера. Мутный рассол медленно тающего пруда.

«Успокойся», – сказала она, и мертвые послушались. Так же, как он не мог не послушаться.

Он перевел взгляд на нее. Она никогда не была так похожа на себя, глаза яркие, подбородок вздернут. Тьма знала это. Он знал это. Они находились в присутствии чего-то величественного. Королева с золотой окантовкой, в ее власти – самые глубины ада.

– Иди сюда, – сказала она. Приказ, мягкий. Он бы пополз к ней по полу, если бы она приказала. Он бы потащил себя, как он рвался сквозь огонь и лед. Как он бросился бы к ее ногам, полумертвый, с тающим в легких льдом.

Он сделал шаг в комнату.