свечение его ног, его лунная походка, его сияющая белая рука. Это была особенная визуальная музыка, кипение энергии и электричества, голос, который все они знали, из времени, которое все они помнили.

– Но вот что интересно насчет Джексона, – заметил Майкл. – Похоже, собственные зубы его всегда устраивали. Кажется, это единственное, что он не хотел в себе изменить.

– Откуда ты знаешь? Может, у него были новые зубы. – Хейзел перекрикивала шум. – Наверняка новые. Он же американец. Все американцы меняют себе зубы. Особенно знаменитые.

– Почему вы о нем говорите в прошедшем времени? – спросил Дэмиэн.

Ему ответила Мелисса, пожираемая опьянением – отраднейшим из наркотических состояний:

– В каком-то смысле это ему подходит. Он сам – прошедшее время. Самого себя. Он другой, не такой, каким родился.

– Как и все мы, верно? – заметила Стефани, относившаяся к духовным вопросам приземленно. – Мы все давно не те, что были. По крайней мере, я на это надеюсь.

Она верила в духовную зрелость, в понятие взрослости – в противовес «внутреннему ребенку».

– А может, мы всю жизнь одинаковые? – не согласилась с ней Мелисса. – Я всегда думаю о себе как о пятнадцатилетней. Когда мне было пятнадцать, я решила, что не хочу становиться старше, поэтому и не стала. Мне кажется, внутри мы неизменны. Именно отклонение от неизменного состояния как раз и вызывает боль и неприятности…

– Все рано или поздно вырастают, – произнес Майкл, и это кольнуло Мелиссу, словно он говорил именно о ней, – впрочем, так оно и было.

– Ну да, – вставил Пит, – в пубертате клеишься, после двадцати трахаешься, после тридцати вступаешь в брак, а после сорока…

– А я вот никогда не вступлю в брак, – заявила Мелисса. – Не хочу быть ничьей женой. И вообще это какое-то ужасное слово. Вам не кажется, что «муж» звучит гораздо лучше, чем «жена»?

– Так что происходит после сорока? – уточнила Хейзел. – Ты, Лисс, иногда такую чушь несешь. Не обращай на нее внимания, Майкл.

Но он уже успел метнуть на Мелиссу быстрый мрачный взгляд, на мгновение скривившись. Потом сделал хороший глоток. Он всерьез имел в виду, что им пора пожениться или разойтись. Может, ей и плевать, но он говорил всерьез.

– После сорока стареешь. А потом все начинается по новой…

– …после того, как разведешься, – договорил за Пита Майкл.

Заиграла заглавная композиция альбома, «Thriller». На сей раз повскакивали все, кроме Майкла, которому танцевать не хотелось. Так что Мелисса танцевала с Дэмиэном, однако не совсем напротив него. Они «триллерили» друг вокруг друга, и между ними колыхался жар. Оказалось, что он неплохо танцует. Более того, с ней он танцевал лучше, чем Майкл: ниже ростом, он весь находился ближе: выпуклость живота, голодный взгляд, толстые ладони, захваченные ритмом. Мелисса вспомнила свой сон: он над ней, все так отчетливо, он несет ее так же, как нес Аврил вверх по лестнице, и ей страстно захотелось, чтобы он поглотил ее, поместил в центр своей незнакомой теплоты. Как это было бы? Каковы эти руки на ощупь? Хейзел с Питом тоже танцевали вместе. Стефани, как и раньше, покачивалась у колонны, слегка придерживаясь за нее, а потолок над ней ходил туда-сюда. Все они запинались, отбивали тустеп, топали. Хейзел заходилась хохотом, пытаясь воспроизвести танцевальные движения из клипа «Thriller».

– Откуда ты знаешь все эти движения? – спросила она Пита.

– Да ладно тебе, их все знают.

Тяжкой поступью они продвигались вперед, словно зомби, – вихрь ступней, топающих влево, и рук, вскинутых вправо, как в клипе, где Джексон и все зомби танцуют вместе. Вскоре Хейзел не выдержала и рухнула на диван. Мелисса, Дэмиэн и Пит продолжали танцевать, Пит вытащил Майкла, и тот тоже немного попрыгал, хоть и без энтузиазма. Он не заметил искр отчаянного вожделения, летевших из глаз Дэмиэна в направлении Мелиссы, не заметил, как в тот момент, когда ритм после паузы ускорился, Дэмиэн утратил малейшие сомнения, малейшую оглядку на приличия и последствия. Танец становился все разнузданнее, Пит пучил глаза, Мелисса мотала головой туда-сюда, Дэмиэн скакал вокруг нее. Когда песня кончилась, все, потные, повалились в кресла – за исключением Стефани, которая объявила, что идет спать.

– Нет! – заявила Хейзел. – Никому нельзя рано ложиться спать!

– Да ничего не рано, уже почти два!

– Нет, рано!

– Для тебя, может, и рано, мисс Всех-перепью, но я скоро реально стану зомби. Как в том клипе.

– Ха-ха!

– И вообще, меня что-то мутит. Думаю, я сейчас… – И, поднеся ладонь ко рту, Стефани бросилась по лестнице наверх – в ванную.

– У некоторых кишка тонка, – прокомментировала Хейзел.

– О господи, какая же я пьяная, – простонала Мелисса.

– Вот-вот. Давайте во что-нибудь сыграем! – предложила Хейзел.

– Вы когда-нибудь угомонитесь? – спросил Майкл у Пита.

– Во что сыграем? – спросил Пит.

Хейзел уже налила себе еще водки и сидела, закинув ноги на колени Питу. За неделю у этой парочки появилось прозвище – Хит. Хейзел опрокинула рюмку, ничем не запивая.

– Давайте в ту игру, где каждый рассказывает кусок истории. Помнишь, Лисс? Мы в нее играли, когда школу прогуливали.

– Да ну, у меня такое паршиво получается, – ответил Майкл. Его ладонь покоилась на бедре Мелиссы: решительный хозяйский жест.

– Неважно, давайте просто попробуем. Чур, я первая.

Все без особого энтузиазма ждали рассказа Хейзел. Музыка еще играла, но тише, виллу окружала густая, мягкая ночь. На журнальном столике лежали «Кул Ориджинал Доритос», которые все единодушно признали качественными чипсами.

– Ну ладно, в общем, так, – начала Хейзел. – Однажды в лесах Папуа – Новой Гвинеи один мальчик споткнулся о камень и поранил себе ступню… Твоя очередь, Пит.

– Ладно, – отозвался Пит и тут же перешел на уверенные интонации завзятого рассказчика: – «Ой! Больно!» – воскликнул мальчик с апломбом. – Услышав это слово, некоторые захихикали. – Мальчика звали… Йоханнес. И у него не было с собой пластыря.

Хейзел, хохоча, стискивала бицепс Пита.

– Теперь ты, Дэмиэн, – объявила она.

– Э-э… Поэтому, чтобы остановить кровь, он оторвал кусок футболки (с большим сожалением, потому что это была его любимая, «Бен Тен») и перевязал рану.

– Но, увы, – драматическим тоном проговорил Майкл, – порез кровоточил так сильно, что хлипкий кусок ткани промок за какие-то секунды, и перед тем, как она – то есть его ступня – отвалилась, Йоханнес успел понять, что повредил ее сильнее, чем ему вначале показалось.

Все засмеялись.

– Неплохо, старина, – одобрил Пит. – Получилось круто, потому что ты боялся, что ничего не выйдет, и очень постарался, так бывает.

Продолжила Мелисса:

– Бедный, бедный Йоханнес так расстроился, что теперь у него только одна ступня. Он бросился на землю и зарыдал… И тогда раздался чей-то голос.

– «Внемли мне», – промолвил голос, донесшийся откуда-то