Он стоял и смотрел на меня, сверху вниз, возле углов рта обозначились резкие складки — он ведь совсем не так молод, как кажется, подумала я.

— Ну и дальше уже было просто. Вы стали августинцем, чтобы остаться здесь. А его… его, этого августинца, все равно перевели отсюда, а вам пришлось остаться. Так? Вас называли Кастором и Поллуксом. И всё про вас знали.

— А мой матрас вы не переворачивали? — еле слышно сказал отец Артуро. — Адрес вам наверняка известен.

— Нет, мой дорогой исповедник, не переворачивала. Зато узнала много интересного. И не только про вас. Про отца Сильвестро Санчо, ректора Сан-Томаса. И про его любовь к любым сильным личностям, только бы они были против британцев или американцев. К японскому императору, например. А ваша — бывшая ваша радиостанция Атенео? Ну хорошо, и какое мне до всего этого дело, не нравятся вам американцы, нравятся японцы. Они и правда уважают другие религии. Но, дорогой мой отец Артуро…

Размытый луч солнца упал на его белую фигуру, превращая русые волосы в нимб. Я посмотрела на его руки — они были вытянуты вдоль тела, казалось, он сейчас упадет вперед, на меня, ударив этим великолепным носом.

— Отец Артуро, я могу понять что угодно. Вы общаетесь с какими-то там японцами, думая, что при них церкви будет веселее. Но вот они перессорились друг с другом, неважно почему, и один из них пришел к вам за защитой и укрытием. Ведь это же вы мне сообщили, что он китаец и его зовут Ли? Скажите, кто вообще в Маниле первое время знал, кто такой Ли и где он живет? Эти его убийцы наверняка обошли все отели города, все дома в Дилао, потом вспомнили — да он же христианин. Вот тут он у вас и укрывался, правда, отец Артуро? В какой-нибудь келье. Тут же целый город, и сюда просто так не пройдешь. И что вы сделали, когда ваши японские друзья, искавшие его, пришли к вам?

Руки отца Артуро поднялись до уровня пояса, сжались в кулаки и упали. Мои оставались там же, где были.

— А теперь что же — будете арестовывать меня? — с бесконечной иронией поинтересовался он.

— Я? Арестовывать своего исповедника? Это смешно. Нет, отец Артуро. И потом, куда бы я вас сдала? В этом Содружестве даже нет своей разведки. В чем бы я вас обвинила? Нет, нет. Это ваша страна. Сами с ней и разбирайтесь. Если у вас вообще есть своя страна.

Мы помолчали, фонтан журчал, замирая.

— Но у вас есть свой исповедник, отец Артуро, вот и пойдите к нему и скажите, что вы отдали на смерть старика, который приехал повидаться с дочерью и попросил вас о приюте. У ворот этого приюта, о котором не знал никто, кроме вас, с какого-то момента его поджидали, потом следили за ним — чтобы все произошло подальше отсюда.

Отец Артуро молчал и не шевелился.

— Пусть он вас утешит. Пусть задаст вам загадку — у кого голова льва, тело козла и хвост рыбы? У химеры. Вы и есть химера, отец Артуро. И арестовывать вас за это бессмысленно.

Молчание, долгое молчание.

— А зачем тогда вы взяли с собой этого красавца с благородной сединой, который смотрит на нас все это время от входа в церковь? — наконец бесстрастно поинтересовался он.

Я не совершила этой ошибки. Не повернула голову влево и назад. Я продолжала сидеть на краю фонтана, держа руки на полуоткрытой сумочке.

И тут я услышала шуршание гравия по дорожке, шаги, приближающиеся к нам.

Только у одного человека в мире шаги звучат именно так — размеренное, уверенное, неуклонное движение легких длинных ног.

— Элистер, — проговорила я, продолжая смотреть на отца Артуро, — а что ты здесь вообще делаешь? Не говори мне больше, что перешел в католицизм только для того, чтобы жениться на мне. Ты явно испытываешь особый интерес к учению.

— Э, просто прогулка, не более того, — сказал родной голос у меня над ухом.

Я медленно повернула голову. Правая рука Элистера помещалась в кармане шелковой куртки, карман был неизящно приподнят.

— Вы знаете, где здесь выход, — почти шепотом сказал нам обоим отец Артуро. Повернулся и пошел под длинным рядом пальмовых стволов.

Я раскрыла сумочку и начала в ней копаться.

— Мой портсигар, твой подарок, при мне, — подсказал Элистер, глядя ему вслед прищуренным взглядом. — Но не в этих стенах, как мне кажется. Э, видишь ли, моя птичка, мне хорошо знаком этот твой особый взгляд, когда ты пикируешь на кого-то с благородной целью заклевать. Вот так ты собиралась к этому твоему исповеднику. Ну а поскольку ты сказала, что отсюда несколько минут пешком, то я уже решил последовать твоему примеру и пойти именно пешком, но в итоге ты не поверишь — я ехал сюда на…

Он остановился на древних плитах у входа в Сан-Августин, извлек мой подарок и вдруг нахмурился:

— Скажи, пожалуйста, ты ведь не потащишь в трюме до самого Пенанга некую грязно-белую лошадь с цирковыми султанами на голове?

— Ах, — сказала я. — А она только-только начала понимать португальский. Ее зовут Матильда, если ты не запомнил.

— Элистер, а теперь твоя очередь. И я не случайно спрашиваю об этом здесь, на свежем — то есть довольно горячем — воздухе. Ты ведь не ответил бы мне в комнате. Что это была за история, когда вы с Эшенденом даже не пытались мне писать, передавать через кого-то сообщения? И я чуть ли не полгода сама решала, чем я тут занимаюсь?

— А, — машет он рукой, поднимая голову к севильским балкончикам на Калле Реаль. — Ты все правильно поняла. Очень дрянная история. Есть один англичанин… Ну, ты знаешь, что у твоих японских подопечных две разведки, которые цапаются друг с другом. Армейская — она в Китае, и разведка флота. Эта вторая очень любит технологии военных кораблей, включая наши. Просто на всякий случай. И как-то эти флотские японцы подружились с одним нашим героем Великой войны, полковником, между прочим…

— Британцем? Ты серьезно, Элистер?

— А ты как думала — стал бы я отрывать свой, э-э-э, хвост от пенангского дивана, если бы дело не дошло уже вот до такого? Ну и этот герой, специалист по авиации флота между прочим, в общем — получилось так, что из-за него японцы расшифровали британские коды, британцы в ответ стащили японские. Это было как раз в прошлом году.

— И что — вы с японцами увлеченно обменивались информацией?

— До сих пор развлекаемся. Но вот уже реальная информация, типа того, что сразу два ценных человека посланы в Манилу разбираться, что за чертовщина тут происходит, — вот это извините. Тут полная телеграфная блокада. Для твоей же, птичка, безопасности. Тебя это не очень обеспокоило?

— Что ты, что ты, так было куда интереснее…

Стены Интрамуроса остаются справа от нас, эти маленькие бастионы по углам, как каменные скворечники; эти дети, запускающие змеев с зеленых лужаек, где был наш карнавал; эти служанки в фартучках, наблюдающие за детьми из тени акаций…

— Жалко, Амалия.

— Ты прав. Думаю об этом с первого дня здесь. Жалко.