– В городе грипп! Еще заразите проказников.

Впрочем, сейчас Анька, Ванька и Серафима гостят в Киеве, уЗайкиной матери.

Одним словом, все у нас было хорошо. Но примерно год томуназад Маруся плавно въехала в подростковый возраст, и началось!

Любые, даже самые невинные замечания она воспринимает вштыки и по любому поводу затевает свары. Кеша искренне не понимает, кудаподевалась его любимая сестричка, и по привычке пытается руководить Манюней:«Не ешь столько на ночь», «Не надевай эти обтягивающие штаны», «Выключи свет,завтра в школу!» Машута гневно фыркает, и вспыхивает скандал. Мы-то с Зайкойпонимаем, что через годок-другой все утрясется, но Аркашка переживает искрывает под маской ехидства истинные чувства любви, огорчения и обиды.

И он перепугался до ужаса, увидев, во что внезапнопревратилась физиономия сестры. Потом понесся дикий крик. Маша топала ногами,трясла головой, по щекам девочки градом текли слезы.

– Что, что? – бестолково суетились все вокруг нее, но онаупорно молчала, а потом вдруг упала в обморок…

Кеша схватил ключи от машины, Севка подхватил Марусю, и ониринулись в джип. Зайка и Тузик вскочили в «Фольксваген». Кеша погнал вФилатовскую больницу с жуткой скоростью, нарушая по дороге все правила. Кприемному покою сын добрался, побив рекорд, всего за десять минут. За ним, воясиренами, влетели две патрульные машины, гнавшиеся за нарушителем от Тверскойулицы. Естественно, Зайка безнадежно отстала. Когда она наконец добралась добольницы, Аркашка бегал по длинному, плохо покрашенному коридору. Мани не было.

– Ну что? – кинулась Ольга к мужу.

– Ты только прикинь, какой ужас, – закричал супруг ирассказал, в чем дело. От удивления у Зайки открылся рот, такого она даже ипредположить не могла.

Оказывается, когда Маня, испугавшись разгневанного Аркадия,спрятала в рот пузырь из жвачки, на него именно в этот момент села оса.Девочка, не увидав насекомое, втащила его в рот.

Оса, обозленная непонятной ситуацией, не растерялась и мигомукусила ребенка под язык, в то самое место, куда врачи предписывают положитьтаблетку, чтобы лекарство быстрее попало в кровь…

– Какой ужас! – закричала я, кидаясь к Марусе. – Тебебольно? Ну скажи хоть словечко!

– Она не может говорить, – пояснил Севка.

– Надеюсь, промолчит полгода, – фыркнул Кеша.

– Манечка, – суетилась я, подсовывая девочке под спинуподушку, – деточка, ну не расстраивайся.

Манюня молча кивнула. Вид у нее был жалкий, растерянный ижутко несчастный.

– Съешь корзиночку, – предложил Дегтярев, – твои любимыекупил, с белковым кремом.

Он сунул девочке под нос роскошную тарталетку из песочноготеста, наполненную светло-бежевой массой и увенчанную виноградиной. ГлазаМанюши быстро налились слезами.

– Ты ее нарочно дразнишь! – возмутился Кеша. – У нее же ворту все распухло, она есть не может…

– Извини, маленький, – смутился полковник, – я хотел каклучше.

Невероятная злоба вперемешку с отчаянием ударила меня вголову.

– А вышло как всегда, – налетела я на полковника, –додумался предложить ребенку, у которого во рту жуткая боль, пирожное скушать.Зачем ты их вообще купил!

– Но, – принялся оправдываться приятель, – ведь я не знал… Акорзиночки все любят…

– Все ты виноват, – шипела я, – ты…

– Да в чем же? – подскочил Дегтярев. – Что я не таксделал-то?

Я попыталась взять себя в руки, молчи, злоба, молчи, но языкне хотел останавливаться:

– Много чего сделал! У нас одни несчастья. Зайку от эфираотстранили, у Кешки джип украли, Тузик подцепил насморк, и вообще они с Севкойчуть не утонули. Хучик попался в ловушку, «Форд» въехал в «Фольксваген»,Катерина обожглась, СВЧ-печка сгорела, холодильник сломался, а теперь еще и этаоса! А все ты виноват!

– Но, – забормотал Дегтярев, – но, ей-богу, это женесправедливо… Ну при чем тут я?

– А кто обвинил Михаила Каюрова в убийстве, – заорала я, –из-за кого он нас проклял, а?

Александр Михайлович уставился на меня, раскрыв рот.Чувствуя, что сейчас разрыдаюсь, я выскочила в коридор и прислонилась к стене.Молчи, злоба, молчи.

За дверью столовой стояла тишина. Потом раздался голосАлександра Михайловича:

– Какая муха ее укусила?

– Не обращай внимания, – ответил Кешка.

– Климакс начинается, – пояснил Севка, – вот за что баб нелюблю. Вечно у них гормональные проблемы. То раз в месяц бесятся, на всехкидаются, потом беременеют и людей вокруг со свету сживают, а затем у нихклимакс начинается. Нет, хуже баб – только обезьяны!

Утром я вышла из спальни рано. Часы показывали полвосьмого.Если что и ненавижу, так это вскакивать по будильнику ни свет ни заря. Получивв руки богатство, я стала спать до десяти, с ужасом вспоминая то время, когдавыбегала из дома в семь пятнадцать, боясь опоздать на занятия. Но сегодня нужносделать очень много и залеживаться под пуховым одеяльцем не было никакойвозможности.

Дом мирно спал. Никто из родственников и друзей даже непошевелился, пока я кралась по коридору к лестнице, ведущей на первый этаж.Вокруг стояла мирная тишина, прерываемая только мощным храпом. Это Снап и Бандивыводили носами рулады. Черри и Жюли спят тихо, а Хучик похрапывает нежно,как-то деликатно.

Ира и Катерина тоже еще лежали в кроватях. В субботу, когдаМаньке не надо в школу, а Аркадию с Зайкой на работу, прислуга встает в девять.Даже кошки мирно дрыхли в холле, зарывшись в диванные подушки.

Но не только мои родственники любят поспать в выходной. Яподъехала к «Зеленому саду» в начале девятого, но на территории не нашлось ниодного человека. А у входа в корпус мирно спала на кушетке женщина. Услышавстук двери, она подняла всклокоченную голову и, близоруко щурясь, хриплымголосом поинтересовалась:

– Кто там?

– Анна Касьяновна, кастелянша, к девяти придет? – вежливоспросила я.

– Выходной сегодня, – зевнула дежурная, – Анна Касьяновнаотдыхает.

– Где?

– Дома, конечно. Если вам белье поменять, то несите сами,горничных тоже по субботам нет.