Тела нелюдей поползли прочь, на ходу сгребая утраченные головы.

— Я предлагал вам вечную молодость, — негромко, но очень слышно сказал незнакомец. — Этим даром вы пренебрегли. Теперь каждый из вас волен сам выбрать свою смерть.

«А вдруг разрыв-трава поможет и рука не укоротится?» — подумал Жихарь и стал бочком подкрадываться к двери.

Но тут кулак его сам собой разжался, кожа на ладони лопнула, и окровавленный стебелек шлепнулся на пол. Богатырь отступил, облизывая раненую руку.

— Ты все-таки кто будешь? — проворчал он.

— Да, мы имеем право знать имя того, кто грозит нам смертью, — поддержал его Принц.

А Лю Седьмой промолчал — и так, видно, знал.

— Что ж, — сказал незнакомец. — Некоторые в здешних краях наградили меня дурацкой кличкой Мироед. Какая глупость! Они бы, пожалуй, и доктора Фауста объявили кулаком…

— Ничего не понимаю, — сказал Жихарь. — Какой такой кулак? Чей кулак?

— Сэр Мироед весьма древнее существо, и общаться с ним следует на языке древности, — прошептал Яр-Тур, а потом, направив палец на Мироеда, хрипло и гнусаво, безобразно растягивая слова, процедил: — Ты мне очень не нравишься, парень. Очень не нравишься. Ты весь какой-то плохой. Нам с тобой вдвоем слишком тесно в Додж-Сити. Желательно мне, чтобы ты поскорее унес свою поганую рожу из салуна старого Боба Мак-Гроу, иначе мои люди надерут тебе задницу, как они сделали это с твоими паршивыми койотами, потому что я здесь босс, усек?

Мироед несколько раз хлопнул в ладоши:

— Великолепно, так оно все и было. Но, как говаривал примерно в те же годы великий Клинт Иствуд — «Джон Уэйн не может выстрелить в спину, а я могу».

Что с удовольствием и сделаю. Так как же все-таки насчет смерти, ребята?

Учтите, я далеко не каждому даю право выбора.

Бросаться на него было бесполезно, они это уже знали. Будимир ходил как чужой. Не мычал и не телился, поскольку он все-таки птица, а не крупный рогатый скот.

Принц решительно отстранил Жихаря и шагнул вперед.

— Я, разумеется, желал бы погибнуть в схватке с достойнейшим из противников.

— Браво, браво! — Мироед глумливо раскланялся. — Иного ответа я и не ожидал. Пожалуйста, выбирайте!

Он взмахнул рукой, я вдоль стены выстроились десятка три воинов. Некоторые были в железных доспехах, подобных тем, что носил когда-то Яр-Тур, другие закрывали грудь лаковыми черными пластинами и сжимали недлинные, слегка изогнутые мечи, были голоногие герои с конскими гривами на шлемах, были чернокожие поединщики в шароварах и тюрбанах. Один из возможных Принцевых супротивников был одет лишь в медвежью шкуру и угрожающе потрясал простой дубиной, а еще один, в странной пятнистой одежде, держал наперевес толстую трубу неясного назначения. Туловище его перекрещивали загадочные ребристые ленты.

— Это все мороки, доблестный Яо Тун, — шепнул Бедный Монах. — Несколько капель собачьей крови немедля изгонят их.

— Ни один из ваших выкормышей не годится мне в противники, — сказал Принц, вскидывая и без того гордую голову. — Невелика честь победить призрака, а еще меньше того — быть сраженным мнимой рукой. Дайте мне соперника из плоти и крови.

— Вы все еще воображаете себя королем, юноша? Вы считаете, что вашего вызова не достойны ни Аякс, ни Бу Волосатый Носорог, ни даже сам старина Арни? Верно сказал когда-то один умный лицедей: «В Америке невозможно ставить Шекспира, ибо в представлении актеров король — это такой парень, который время от времени нацепляет корону и залезает на трон».

— Вы в совершенстве владеете древним слогом, сэр Мироед, но я мало что понял…

Пока Мироед с издевательским наслаждением объяснял Яр-Туру, что он имел в виду, Лю Седьмой управился с призрачным воинством.

Мироед поглядел на образовавшееся пустое место и сказал:

— Это ничего не значит. Род и вид смерти я определю сам. Ну, а ты, рыжий наглец, какой бы хотел видеть свою погибель?

Не задумываясь и не кривя душой, Жихарь молвил:

— А хотел бы я, дядюшка, помереть глубоким старцем, весьма преклонных лет, в своей постели, на пуховой перине, и чтобы вокруг толпились дети, внуки и правнуки, чтобы плакали и причитывали: «Деда, деда, не помирай! На кого ты нас, горемычных, оставляешь?»

— И это нетрудно. — Мироед опять взмахнул короткопалой рукой, и на том месте, где стояли недавно разномастные поединщики, воздвиглась здоровенная кровать под балдахином. Вокруг кровати толпилась едва ли не сотня народу, от седых мужиков до бесштанных детей. Все они в голос рыдали и расписывали достоинства Жихаря при жизни, так что шум поднялся неимоверный. А пуще всех убивалась по богатырю маленькая старушка, скоропостижная вдова. — Ложись — и через малое время скончаешься от старости, как и желал.

— Я так не согласен! — закричал Жихарь, стараясь перекричать скорбящих. — И завывают они как-то не от души, притворяются, и вообще, гляди, исчезать начали…

— Ах, опять эта старая желтая обезьяна, — досадливо скривился Мироед. — Но я вам не жалкий драбаданский колдун. Хорошо, я и тебе дам возможность выбрать, шарлатан с Востока.

Лю Седьмой переломился в поклоне.

— Если бы уважаемый Мяо Ен смог поставить прямо здесь хрустальную колонну толщиной с двухсотлетний кедр, который я посадил на горе Вэйхушань, а вершину колонны увенчал каменной плитой, это было бы достойным путем ухода, согласным с принципом Дзынь.

— Ну-ка, ну-ка… — Мироед заметно оживился, потирал культяпые руки.

— Я, несовершенный, лягу у подножия этой колонны. Пусть иногда, раз в тысячу лет, сюда прилетает птичка И, чтобы поточить о колонну свой клювик.

И когда колонна наконец подломится, плита погребет под собой ничтожного червяка, каковым я и являюсь в свете вашего несомненного и ничем не омраченного великолепия…

— Вот ты и попался, старый пройдоха! И колонна, и камень, и птица — все будет настоящим!

Мироед ворожил довольно долго, пока не возникла прозрачная колонна и на вершину ее лег гробовой камень.

Бедный Монах сел у подножия колонны, развернув свой дырявый зонтик.

Не заставила себя ждать и птичка. Птичка была здоровенная, побольше Будимира, клювик она себе завела вроде топора. Пернатая тварь стала точить клювик, на зонтик посыпалась хрустальная крошка. Наконец удовлетворенная птичка улетела, а Лю Седьмой расстелил циновку и улегся поудобнее.

— Куда, куда? — закудахтал Мироед вслед птичке. Что-то пошло не так, как он задумал.

— У меня есть много времени, чтобы заняться распространением знаний и укреплением добродетелей, — похвастался Лю Седьмой. — Жбан рисового вина и вечность — много ли надо странствующему поэту? А высокомудрый Мяо Ен, слушая болтовню Бедного Монаха, преисполнился гордыни в ущерб вниманию. Я же сказал: раз в тысячу лет будет прилетать птичка! И, хотя пташка явно не та, которая требовалась по уговору, это не намного приблизит мою кончину.