Но пришел печальный дождливый день, и славного парня Черного Жака притащили на помост, дали испить чарку. После этого Жак положил голову на гильотину, и — чик! — в голосе рассказчика послышались слезы, — голова замечательного разбойника скатилась в корзину. Тогдашний хозяин «Кабаре убийц» (так некогда назывался наш «Кролик»!) купил у палача голову Жака, приказал ее выварить и потом навечно поместил сюда череп самого разбойника. — И Антуан щелкнул пальцем по лбу Жака. — Ну, друг, давай гулять, — сделал широкий жест рукой, зачем-то низко присел и едва не грохнулся на пол.

На длинной скамье, стоявшей у деревянного стола, в самых живописных позах развалились с десяток странных, обросших волосом молодых людей с румяными от пьянства лицами, в бархатных куртках, в беретах. У некоторых из них на коленях сидели девицы, с которыми они целовались. Личности были изрядно пьяны, курили вонючие папиросы, говорили одновременно, стараясь перекричать друг друга. Кто-то горланил студенческую песню.

Появись в этом вертепе Соколов голым, то и тогда никто не обратил бы на него внимания. Соколов подумал: «Париж этим любопытен, что тут никто не обращает друг на друга внимания».

Антуан с презрительной улыбкой произнес:

— Этих оборванцев надо бы на войну отправить, сразу бы поумнели! Идем ко мне. — Он взял с полки бутылку какого-то вина, крикнул буфетчику: — Ив, запиши! Сегодня расплачусь с тобой. Сегодня я стану богачом, всех угощу, — и увлек Соколова в маленькую каморку, в которой стояла узкая койка, похожая на походную солдатскую кровать, этажерка, а в стене было прорезано крошечное оконное отверстие.

Соколов, упираясь головой в потолок, оглянулся, ища место, на которое можно было бы опуститься.

Антуан поймал этот взгляд и сказал:

— Садись на кровать, стул сюда не помещается. Меньше моей каморки бывает лишь гроб, зато тут, как в могиле, — тишина и покой.

Он разлил по бокалам красное божеле, медленно, с наслаждением выпил, вопросительно глядя на гостя.

— Говори, друг, зачем тебя ко мне занесло?

— Слушай, Антуан, внимательней, дело серьезное…

Лицо Антуана тут же переменилось, он словно протрезвел, слушал сосредоточенно, согласно кивая головой. Иногда подавал реплики, вполне толковые. Наконец, почесал в ухе и спросил:

— Когда все это надо — и фото, и авто?

— Дорог каждый миг.

— С авто проблем не будет. А вот фото этой Маргариты Лорен… — Почесал кадык. (Соколов заметил, что германский агент все время чего-нибудь чешет.) — Пожалуй, и это не проблема…

— Интересно, как ты хочешь достать ее фото?

— Самый легкий способ — влезть в квартиру, когда в ней никого не будет, взять и фото, и все, что захочется.

— Нет, надо попробовать для начала более легкий способ. — И Соколов подсказал, что надо делать.

Антуан согласился:

— Что ж, пусть будет по-вашему. Займусь сегодня же.

— Когда я получу необходимое?

Антуан, накручивая на палец длинный ус, задумчиво смотрел на Соколова:

— Деньги где?

— Золотые монеты подойдут?

— Еще как — полетят! Сейчас это лучшее, что бывает: бумажки — тьфу! — им никто не верит, боятся: вдруг опять немцы попрут, а? Говорят, Россия вот-вот с ними пойдет на мировую, изменит Франции. Не слыхали? Тогда Антанте — пф-ф! — И он издал непристойный звук.

Соколов вынул из кармана кожаный мешочек, отсчитал из него пять червонцев.

— Остальное — когда дело сделаешь.

Антуан с вожделением глядел на золото. Он подбросил на ладони несколько монет, прислушался, сладко улыбнулся:

— Звон золотых монет делает людей счастливыми. Расписку писать?

— Не надо.

— Ну все, бегу дело делать.

— Антуан, здесь встречаться нам удобно?

Тот уверенно тряхнул маслянистыми волосами:

— Еще б, куда безопасней, чем во французской контрразведке или у вас в роскошном отеле. Однако удобней возле Оперы. Завтра ровно в шесть вечера, там в это время густая толпа. Проходите, не останавливаясь, мимо фонаря, который слева, ближе к улице Обер, напротив автобусной остановки. Я прослежу, нет ли за вами хвоста, и догоню. Только идите спокойно, не оглядывайтесь.

Соколов усмехнулся, подумав: «Учи батьку детей делать!» — но ничего не ответил.

Он снова миновал дымный и еще более забитый пьяницами и наркоманами зал и направился к себе в фешенебельной отель «Континенталь», что на правом берегу Сены.

Тихим и теплым вечером следующего дня Соколов загодя вышел из своего отеля, поколесил по улицам, проехал на трамвае и, окончательно убедившись, что за ним не следят, без пяти шесть появился на площади, раскинувшейся перед Оперой. В этот час здесь было многолюдно. Из кафе и ресторанчиков, расположившихся по обе стороны площади, выходили нарядные дамы и мужчины, явно красуясь собой и с любопытством наблюдая других.

Соколов подошел к высоченному, достававшему высокий второй этаж театра, фонарю, убедился, что Антуана нет, и медленно направился прочь. Он свернул в боковой проезд, прошел с полсотни шагов, как сзади кто-то взял его за локоть.

Соколов увидал Антуана. От него пахло вином, он был бодр, общителен и громок. Широко улыбаясь, начал кричать так, что было слышно на соседней улице Галеви:

— С ума сойти можно! Нам с вами нужно фото этой Маргариты, правильно? Вы сказали, где может фотографироваться интересующая нас дама? Как можно ближе к дому! Вчера мне пришлось крепко выпить, но сегодня уже в восемь утра пришел на улицу Риволи, где живет фигурант. Зашел в ближайшее фото Шнейдера. Это старый, глухой еврей. Поверьте мне, месье, я глупей никого не встречал. Даже мой попугай Жако, который в клетке, гораздо умней. Я ему конспиративно шепчу в ухо: «Дело есть! Мой дядя страстно влюблен в одну даму-красавицу, жаждет иметь ее фото, чтобы носить у сердца». Он орет мне в ответ, так что едва я не оглох: «Таки пусть себе носит хоть ниже спины!» Отвечаю: «Дело в том, что дама не дает фото, боится, что узнает ревнивый муж. Мой дядя хочет приватно получить фото от вас лично!» — «Зачем вы мне такое говорите? Я пожилой человек, хожу в синагогу и теперь должен для него себя фотографировать? Ваш дядя, тьфу на него, извращенец!» — «Вовсе нет! Мы вас, месье Шнейдер, уважаем, и ваше фото нам не надо. А нужно нам фото Маргариты Лорен, она снималась у вас на карточку, потому что живет рядом. Вы найдите ее негативы, сделайте по отпечатку и тогда получите кучу золота — два российских червонца!» И тут произошло медицинское чудо. Едва я сказал о золоте, этот старый пень сразу стал прекрасно слышать, видеть и соображать. Он мне говорит: «Так что вы мне морочите голову? Сразу бы сказали. Мадам Лорен? Когда приходила в ателье? Ах, вы и это не знаете? Кошмар с вами! А скажите, четыре червонца можно? Мне надо платить налоги, а у меня подагра. Зато я вам сделаю шесть копий на лучшей бромосеребряной шероховатой бумаге. Вы меня слышите? Ваш дядя будет иметь будуарного формата четырнадцать на двадцать два и любоваться себе на здоровье. Ах, надо один отпечаток. Тогда давайте три червонца, вот держите книгу заказов и ищите свою даму!» Я листал десятки страниц, испортил себе зрение, и я нашел — май прошлого года, профиль и анфас, как в полицейском участке! Только, хе-хе, нет отпечатков пальцев. Держите да не потеряйте.