Соколов взглянул на фото, и дух его замер: с фото глядело необыкновенно прекрасное женское лицо, словно подернутое светлой печалью, с тонкими благородными чертами. Сыщик подумал: «И эта прелесть стала супругой тюремщика! Чего только не случается на этом свете».

Он спросил:

— Вы выяснили, по каким дням работает цветочный рынок на площади Мадлен?

— Конечно! По вторникам и пятницам.

— Что с автомобилем?

— Скажите, куда и когда его пригнать, и авто будет на месте с залитым под пробку баком и еще две канистры про запас.

На другой день Соколов направился на площадь Мадлен, прямиком к цветочницам. На многочисленных тележках, аккуратно укрытых одеялами, раскрывавшимися лишь тогда, когда подходили покупатели, цветы, выращенные в парниках или доставленные из южных департаментов, лежали в громадном количестве. Покупателей, в основном дам, пока было мало, но они с каждой минутой прибывали.

Соколов, приглядываясь к лицам молодых женщин, надеясь узнать среди них Маргариту Лорен, прошелся по рынку. Поиски были тщетными, рынок заполнялся покупателями, и все труднее было отыскать в густевшей толпе нужное лицо.

Сыщик направился к молоденькой продавщице — голубоглазой блондинке с широким крестьянским лицом и большим улыбчивым ртом. Увидав перед собой высоченного красавца, девица оживилась:

— Месье, купите цветочки! Самые свежие. Отдам недорого.

Соколов улыбнулся:

— Сделай одолжение, составь букет, как для себя.

Девица вопросительно взглянула на Соколова:

— На какие деньги вы рассчитываете?

— Я рассчитываю не на деньги, а на цветы.

Девица, то и дело кокетливо поглядывая на красавца, составила букет из гвоздик, украсила декоративными травами, завязала шелковой лентой и протянула:

— Пожалуйста, месье! Это стоит двенадцать франков.

Соколов отдал деньги, а затем галантно протянул букет девице:

— Ты, красавица, многим украшаешь жизнь, так пусть раз ее украсят тебе. Прими подарок!

Девушка зарделась, это подношение она поняла по-своему, по-французски.

— Право, неудобно! У меня жених есть, он каждый раз приходит к концу торговли, к двум часам, и мы вместе увозим тележку. — Исподлобья задумчиво взглянула на атлета. — Разве что сейчас поручить посмотреть за тележкой соседкам? Вы, месье, можете сейчас? Управимся за часик?

Соколов подыграл цветочнице:

— Ах, какая жалость — жених! Ну не будем огорчать этого счастливца. И часа мне мало, надо весь день, и ночь, и еще неделю. А ты, красавица, можешь сделать для меня доброе дело?

— Конечно, конечно!

— Скажи, ты вот эту даму здесь встречаешь?

Девица едва бросила взгляд на фото, как со вздохом произнесла:

— Это мадам Лорен. Она покупает только розы, причем предпочитает «царицу Савскую» — роскошный и дорогой сорт.

— И у кого она предпочитает покупать?

— Ей делают большую уступку в «Лаванде», и она заходит туда.

— А где эта «Лаванда»?

— Да вон там, за фонтаном, видите большую вывеску?

— Будь счастлива, красавица!

— Спасибо за цветы, месье! Вы очень добры…

Соколов направился к «Лаванде», продолжая приглядываться к молодым лицам. И его вдруг словно током дернуло: прямо на него, неспешно ступая, шла стройная барышня с высокой прической каштановых волос. Она подняла на Соколова большие светло-серые, подернутые печалью глаза, и сердце сыщика забилось чаще: «Боже, это Маргарита! Как она прекрасна!»

Соколов, пронзая взглядом красавицу, направился навстречу. Не доходя шага три, галантно снял шляпу, поклонился:

— Доброе утро, мадам! Позвольте побеспокоить вас вопросом?

Маргарита с интересом глядела на атлета. Ответила чистым голосом с прованским произношением:

— Я слушаю вас, месье.

— Мне надо купить для дамы — богатой, знатной и очень красивой, ну, скажем, такой, как вы, — букет пурпурных роз «царица Савская». У кого из цветочниц вы рекомендуете сделать такое приобретение? А то они все хвалят свой товар, правду узнать невозможно.

— В магазинчике «Лаванда», вот он. Пожалуй, больше нигде настоящий сорт «царицы» вы не найдете. — И после паузы добавила: — Я очень люблю этот прекрасный сорт: сочный цвет, тонкий аромат.

Соколов философски заметил:

— Розы вянут — это не страшно, можно каждый день в вазу свежие ставить. Но вся наша жизнь пробегает столь стремительно, что спохватишься, а уже на висках серебрится седина.

— Вам, мужчинам, это не так страшно, как нам: хочется быть молодой, привлекательной, а время неумолимо…

Соколов жарко запротестовал:

— Вам, мадам, еще долгие годы предстоит наслаждаться и красотой, и молодостью, и всеобщим поклонением. Позвольте узнать, как вас зовут?

— Маргарита.

— А меня — Аполлинарий. Я русский.

Маргарита удивилась:

— Вот как? Я была в Москве и Петербурге, мне очень понравился ваш народ — радушный и веселый. И мужчины, в отличие от наших, щедры и умеют красиво ухаживать. — Глубоко вздохнула. — У меня был русский друг, но, увы, он погиб на фронте.

— Я соболезную вам.

— Аполлинарий, я как раз иду в «Лаванду» и помогу выбрать для вашей дамы букет. Признайтесь, она хорошенькая?

— Божественная! Тонкие черты благородного лица, громадные серые глаза, прекрасные волосы, ниспадающие до плеч, во всем облике разлиты вкус, ум, сострадание к ближнему. Я, признаюсь, влюбился в нее с первого взгляда.

— Вы воспели свою Лауру так, что вам позавидовал бы сам Франческо Петрарка.

— Я более счастлив, чем поэт, не сумевший пережить смерть своей возлюбленной. Моя Лаура полна молодой прелести, и я жажду поднести ей розы.

Маргарита с печальной улыбкой заглянула в глаза атлета:

— Что ж делать! Пусть будет счастлива ваша избранница.

Соколов коснулся руки собеседницы:

— Лучше пожелайте удачи мне.

Они вошли в «Лаванду», заставленную букетами в вазах, корзинами цветов и деревцами в горшках.

Навстречу гостям бросился маленький, верткий человечек в жилетке, из кармашка которого вываливалась толстая цепь поддельного золота. Человечек затараторил:

— О, мадам Лорен! Мое вам нижайшее почтение. Как ваши успехи? Как поживает ваш замечательный муж? Вы, мадам, не забываете передавать ему мои поклоны? Очень прошу, передавайте. С таким важным господином лучше загодя иметь добрые отношения, чем пытаться это сделать, когда пищу, как зверям в зоопарке, будут подавать через маленькое окошко.