Северьян придвинул к себе корзину и снял с нее крышку. Оля схватила сову и прижала ее к груди.

– Бейте их, – сказал Северьян. – Берите и бросайте. Бейте их вдребезги.

– Но они ведь такие милые! – возразила Оля. Голос ее дрожал.

– Они – могилы. Вот, смотри.

Взяв матрешку, – Северьян не знал, кто это, должно быть, опытный образец сакреации Паяца, – он разломил ее пополам. И изнанка наполнилась плачем.

Оля и Егор кинулись к орущей девочке одновременно.

– Он придет! Не кричи, а то он найдет нас! – увещевали они, но ничего не помогало. Северьяна пробил пот.

– Быстрее!

Уже не разбирая, кто есть кто, они стали швырять кукол об землю. К счастью, прочностью фарфоровые туловца не отличались. Голосов становилось все больше. Теперь они вопили неслаженным хором. Северьяна этот звук сводил с ума. Будто сквозь тонкую занавеску, он следил за тем, как Оля помогает им одеться, не разбираясь в фасонах и размерах.

– Мост, – попросил он, когда сил почти не осталось. – Где этот чертов мост?

Егор едва заметно тронул его за руку.

– Да вот же он!

Странно, что Северьян не заметил. В этом месте туман выглядел не таким густым, как на всей изнанке. Здесь в него словно вставили круглую мутную линзу, по другую сторону которой виднелся памятник, искривленные фонари по обе стороны от него и даже воздух – не изнаночный, а городской – пробрался со стороны живых на сторону мертвых. Северьян набрал его в легкие сколько смог.

– Уходите, – сказал он и добавил в ответ на нерешительный взгляд Оли: – Да, и ты. Ты тоже! – прикрикнул он на Егора, совершенно уверенный в том, что так можно, ему сейчас можно все. – Проваливайте. Я остаюсь.

– Отец Северьян! – позвала его Оля, вытянув этим обращением вдоль позвоночника, будто хлыстом. – Но она… Посмотрите!

Девочка из матрешки так и стояла без одежды. Ей ничего не досталось. Стащив с рубашку, запачканную Сашиной кровью, Северьян рывком натянул ее на девочку.

Оля, будто вор, сунула под мышку присмиревшую Клепку.

– Уходите, – повторил он.

Успел подумать о том, что хотел бы остаться еще ненадолго. Немного пожить, если б только была такая возможность.

– Я хочу исчезнуть, – сказал Северьян, убеждая самого себя. – Да. Очень хочу исчез…

* * *

– Только сейчас понял, – задумчиво потер подбородок Мага, когда Север выскочил из такси и бегом припустил к ним. – Я же тебя ночью ни разу еще не видел. Только брата твоего дерзкого. Мы еще кого-то ждем?

Север жестом попросил дать ему время отдышаться. Обменялся рукопожатиями с Мялем и Владом – те тоже ничего не понимали и до этого ждали в черном микроавтобусе «Мерседес» с тонированными стеклами. За рулем скучал Константин. Едва заметив его, Север отвел глаза. Вряд ли Римма захочет увидеться с Аней снова.

– На Минина жуткий кипеж, говорят, труп нашли. Без кожи, – как назло, вспомнил Влад. – Так чего мы ждем?

Но пока Север подбирал подходящее объяснение, Влад, сонно разглядывавший памятник, выронил сигарету. Цвет его лица сравнялся с цветом асфальта у них под ногами.

– Это же… – прохрипел он, – та самая…

Север обернулся последним. Остальные уже всматривались в туманное облако, которое было бы едва различимо в темноте, если б не детский плач.

– Что за хрень? – прошептал Мага.

– Изнанка, – договорил Влад. С ним явно творилось неладное: шея и лицо блестели от испарины, и ее становилось все больше, крупные капли пота срывались с кончика носа прямо на форменную рубаху. С того самого дня, когда он пытался повеситься в лагере, изнанка преследовала его в кошмарах. Север никогда об этом не забывал.

– Не смотри, – сказал он. – Иди в машину. Не смотри туда.

Но Влад смотрел, не отрываясь, а потом пошел навстречу. Словно что-то тянуло его внутрь, в смерть, в детский страх.

– Дядя Влад! Дядя Влад!

Секунду спустя на его плечах уже висели Оля – та девочка, из которой Северьян изгонял дух погибшего друга, – и тот самый друг, Егор. Вокруг с лаем носилась дурная собака. Что бы ни притягивало Влада к мосту, сейчас оно отступило.

– Снежа! – заорал Мяль. – Снежа!

Константин вынес из машины упаковку пластиковых бутылок с водой. Север видел, как он растерянно осматривает непонятно откуда взявшихся и странно одетых детей. Маленькой Жени среди них не было.

Самому ему как никогда не хватало Вики.

– В машину, в машину! – покрикивал Мага, которому тоже некого было обнимать. – По домам! Господи, Север, может, объяснишь, что все это значит?

Их было семеро. Север пересчитал по головам. Но когда Северьян был на изнанке города, он видел восьмерых.

– Да поехали уже, – нервничал Мага. На его лице явственно виднелась печать страдания из-за приближающейся мигрени. Север тоже плохо переносил детский плач, но сейчас он почти его не слышал.

– Постой, – сказал он. – Подожди.

И снова посмотрел на мост.

Она все еще оставалась там – замурзанная девочка из матрешки в рубашке, которую отдал Северьяну дед, бежала, отчаянно перебирая ногами, но долговязый силуэт за ее спиной становился все отчетливей. Он приближался гораздо быстрее. Теперь уже Север различал его наряд, сшитый из разноцветных ромбов.

– Нет. Нет.

Влад садился в микроавтобус последним. Слова Севера услышал только он.

– Я разберусь, – негромко, но твердо пообещал он и побежал.

Он бежал навстречу тому, чего боялся больше всего на свете. Север не видел его лица, но отчего-то знал, что Влад счастлив.

Он был счастлив, когда шагнул в туман, и когда подхватил девочку под мышки. Когда выкинул ее на площадь – Север тут же оказался рядом, подставил руки, поймал, но словно окаменел, – Паяц еще бежал, когда моста не стало. Не стало и Влада. За спиной плакали дети.

* * *

Крошечный зал «Яда» гудел как маленький разъяренный улей. Север сидел за дверью кладовой бара, вслушивался в этот невероятный звук и подливал себе виски. Это было место Вики. Он не имел права здесь находиться. И все же он был здесь, и все эти люди пришли, чтобы посмотреть на его работу, пришли к нему в гости, а она – нет.

– Прячешься?

Север подвинулся, освобождая Маге место на полу рядом с собой.

– Мне предложили работу, – сказал он. – В Москве. Буду снимать бэкстейдж на телешоу. Не так уж плохо, правда?

– Вполне, – как-то неубедительно согласился Мага и потянулся к бутылке. – А сам-то ты чего хочешь?

И этот простой вопрос, который еще не звучал в его жизни, будто скальпель, вскрыл внутри Севера многолетний нарыв – вместе с гноем спадал жар, уходила боль, возвращалась способность мыслить.