Тоска ждала меня с испуганным лицом. Видимо, вернулась, услышав грохот проваливания.

Я поднялся на ноги.

– Дай-ка блокнот, – попросил я.

Тоска протянула мне книжечку. Я открыл последнюю страницу. Записал. Вернул Тоске.

– Что это? – спросила Тоска. – Цифры, буквы какие-то…

– Головой стукнулся, – объяснил я. – И в ней возникло. Как у Ньютона. Вот, решил записать. А вдруг это формула абсолютного топлива?

– И что, получается, ты лазил на крышу зря?

– Почему зря? Формулу абсолютного топлива изобрел.

– Твоя формула скорее на автомобильный номер похожа.

– Все великое – просто, – огрызнулся я. – Пойдем, старушка, солнце клонит долу. Не стоит бабу Надю волновать.

– А пробежаться не хочешь? – предложила Тоска. – Могу поспорить, я тебя сделаю!

– Побежали!

И мы побежали. И Тоска меня сделала.

Бабушка на нас наорала, потом напоила теплым молоком с самодельным овсяным печеньем с изюмом. Я объелся и с трудом заполз в спальный мешок. И я еще застегивал «молнию» на спальнике, а Тоска уже сопела, ворочалась и скрипела пружинами своей старомодной койки.

Я попытался проанализировать полученные данные, но не смог – первый день пребывания в деревне, к тому же на свежем воздухе, меня здорово измотал.

К тому же теплое молоко – отличное снотворное.

Поспал хорошо, без дурацких сновидений.

На следующий день с утра я занялся привычным делом – сдиранием переводной картинки с китом. Нажевал хлеба с брюквой, медом и чесноком, изготовил целебную лепешку и приложил к руке. Перемотал бинтом. Однако уже через двадцать минут почувствовал малотерпимое жжение и вынужден был повязку с целебной лепешкой отъять. Переводка держалась. Ничего на нее не подействовало.

– Так тебе и надо, – злорадно усмехнулась Тоска. – К таким переводкам всегда прилагается специальный раствор для их удаления. А ты его, видимо, позабыл прикупить. Теперь мучайся.

Я стал мучаться.

После завтрака мы вновь были отправлены за молоком с довольно строгим указанием быть внимательными при совершении покупки. «Чтобы тут ничего, кроме молока, не плавало», – сказала бабушка, подавая нам банку.

И мы пошли.

Погода была премерзкая, мелкий дождик зацедил прямо с утра. Чмокая по лужам антикварными галошами, мы невесело брели к молочному месту дожидаться фермеров. Хотя, по мнению Тоски, шансы их дождаться были невелики, состояние дорог в сорняковском уезде оставляло желать лучшего. Впрочем, в этот раз фермеры приехали даже раньше, и мы вполне спокойно, не парясь, купили молочка.

А вот обратный путь в очередной раз был омрачен.

До бабушкиного дома оставалось всего каких-то пару шагов, мы уже свернули в проулок, как вдруг послышались крики. По улице Фадеева бежал совсем мокрый мальчишка лет семи-восьми. Он бежал под дождем в одной футболке и легких спортивных штанах, ни плаща, ни зонтика. Пацан утирался кулаком, только было непонятно от чего: то ли от слез, то ли от дождя. Потом паренек остановился и крикнул:

– Бараны придурочные, вы меня не догоните!

Тоска сразу его узнала:

– О, Ванька Китов бежит, он из соседней деревни. Интересно, кого это он так прикладывает?

Мы проводили Ваньку взглядами.

– Это становится доброй традицией, – невесело произнес я и указал пальцем.

На горизонте появились знакомые нам фигуры – Мобила и Рукасов. Первый ехал на велосипеде, колеса которого вращались как-то сами по себе, а второй скакал рядом. Оба улюлюкали и свистели, причем довольно отвратительно. Были похожи на двух невоспитанных горилл. Нас в проулке они не заметили.

– Теперь понятно, – вздохнула Тоска. – Тянитолкай взялся за старое. Опять Ваньку мучают. Все никак не уймутся, гады.

– Ну-ка, сбегай домой, занеси банку, – сказал я. – Думаю, нам еще разик стоит поучить уму-разуму безмозглых тянитолкаев. Они, тянитолкаи, ведь как? Пока им по рогам не настукаешь, маниоку собирать не будут. Давай, дуй.

– А может…

Но я взглянул на Тоску так строго, что никаких «может» не предполагалось просто. И она побежала.

Я вышел на дорогу. Увидел, что Рукасов и Мобила Ваньку уже догнали и теперь волокли в следующий переулок. Ванька не кричал и не звал на помощь. Он сопротивлялся молча. Троица исчезла из виду. Я быстрым шагом направился за ними.

– Один хотел? – догнала меня Тоска.

– Просто хотел посмотреть…

– Пойдем вместе посмотрим. На, кстати.

И Тоска сунула мне томагавк.

– Кстати, – сказал я. – Это кстати.

Действительно, кстати. Один вид томагавка обращает в бегство таких негодяев, как Рукасов и Мобила. Хотя по большому счету томагавк рассчитан на более крупную дичь. На вампиров, гигантских кондоров, левиафанов разных. На волколаков тож.

– Они свернули возле того дома, – я указал рукой.

– Тогда побежали?

Мы побежали.

Тоска побежала так быстро, что я за ней не поспевал. Причем моя компаньонка не только неслась, она еще успевала меня знакомить с Ванькиной жизнью.

– Ванька живет с бабушкой во Фрякине, помогает ей по хозяйству, а сюда в магазин бегает, – выкрикивала Тоска, – его родители ездят на заработки в соседнюю область. Вот эти гады и пользуются тем, что пацана некому защитить. И пожаловаться ему некому. Развлечение нашли, придурки, мучить малолетнего…

В переулке никого не оказалось. Дома с одной стороны, дома – с другой. Кажется, нежилые. Все.

– Что будем делать? – спросил я.

– Плохо, что ты не запомнил, куда точно они побежали, – посетовала Тоска.

– Давай рассуждать логически. Рукасов с Мобилой могли затащить Ваньку в один из этих домов? Они сами здесь живут?

– Нет, Мобила с Ванькой из одной деревни, я уже говорила, а Рукасов живет там, – и Тоска махнула рукой в противоположную сторону.

– Тогда вспоминай, что там дальше. Чем заканчивается этот проулок?

Тоска хлопнула себя по лбу:

– Ну конечно! Как я раньше не догадалась! Там же старый школьный стадион и… – Тоска о чем-то вспомнила, и ее глаза округлились.

– Спокойно, спокойно. Вздохни, выдохни. Не надо так переживать. Ничего по-настоящему плохого они сделать не смогут, – сказал я. – Показывай дорогу, не будем же мы тут стоять и просто так мокнуть под дождем.

До стадиона оказалось совсем недалеко. Всю дорогу Тоска молчала.

Стадион тоже руинизировался. Единственное, что сохранилось на стадионе более-менее в целости, это асфальтовая беговая дорожка. Спортивные снаряды были разобраны и унесены в пункт приема металла. Зрительские скамейки большей частью выломаны или сгнили. Через некоторые даже деревья проросли – рябина, белая черемуха, радость поэта.