Игорь целый год постоянно летал в Москву, возил осетрину, медвежью желчь, облепиховое масло, золотой корень, кедровые орехи и благополучно защитился.

А он примирился с руководителем, жена купила машинку «Эрику», три раза перепечатывала диссертацию, не считая отдельных страниц с опечатками, когда многострадальный труд был наконец-то завершен, оказалось, что за попытку защититься надо платить деньги, которых в семье не было, а следом и звание кандидата технических наук потеряло даже моральный вес.

Владимир Иванович вытащил из темнушки пылесос, нашел удлинитель, чтобы достать до самых верхних полок, но хватило его минут на десять, не больше. Завывающий звук слишком напоминал вой брошенного на привязи пса. Уговорил себя отложить неприятную работу на утро и выдернул вилку из розетки.

* * *

Работающий пылесос заглушил дверной звонок, и Владимир Иванович не сразу услышал, что явился букинист. Открыл дверь и узнал. Имени его он не помнил, а может, и не слышал никогда, но улыбка застряла в памяти: широкая, крепкозубая, не сходящая с лица, даже когда ругался. Впервые он увидел букиниста, тогда еще молодого книголюба, в магазине с полками книгообмена. Два книголюба, мужчина и женщина, одетые в дублёнки, дефицитные по тем временам, торговались возле окна. Дублёнка на женщине была достаточно опрятная, а на нём – засаленная, видимо купленная с рук. Мужчина был напорист, а она из разряда хищных дамочек, любящих прикидываться простушками. Владимир Иванович из любопытства задержался рядом и ухватил обрывок разговора. Торг шел о томах «серого» и «голубого» Чехова, потому и запомнился. Потом несколько раз видел его на книжной барахолке, всегда в модной, но неряшливой одежде и с замороженной улыбкой, похожей на оскал.

Сколько лет прошло, а зубы по-прежнему белые и крепкие. И профиль занятий не сменил. Даже карьерку сделал, из рядового спекулянта выбился в директора, грузчика при себе содержит.

– Ну и что у нас ценного? Показываем.

Начал с порога, не церемонясь, уверенный, что клиенту нужны деньги, поэтому никуда не денется. Бегло глянул на шкаф, забитый собраниями сочинений, и повернулся к хозяину, усталый и якобы разочарованный, хотя наверняка знал, что собиратель библиотеки понимает и без его брезгливого взгляда, что когда-то модный товар перележал свое золотое время, но надо было не только сбить цену, показать превосходство.

– Раритетов нет?

– Каких?

– Раритетом называется редкая книга.

– Я знаю.

– Тогда почему спрашиваете? Меня интересуют дореволюционные издания или хотя бы довоенные.

– Таких нет.

– Сочувствую, за них бы я хорошо заплатил.

Он подошел вплотную к стеллажу, вздохнул подчеркнуто разочарованно и провел пальцами по корешкам. Плотно набитые на полках книги стояли неподвижно, словно держали оборону. Букинист потянул на себя одну из них и надорвал верх корешка.

– Аккуратнее, пожалуйста! – не сдержался Владимир Иванович.

– Нечего было так запрессовывать. – В голосе ни нотки вины. – Коли так вышло, я её беру. – И небрежно бросил на пол.

Дальше повёл пальцем вдоль полки, бормоча: «Чушь, чушь, чушь…» – томик Бабеля вытащил довольно-таки бережно, заглянул в оглавление.

– Кемеровская? Московская была полнее, но и это сойдёт. А «Мелкого беса» случайно нет? Его тоже в Кемерове издавали.

– Случайно есть.

– Что-то не вижу.

– Выше смотрите, сейчас табуретку принесу, – сходил на кухню и поставил к его ногам.

– Нет уж, сам, а то снова претензии возникнут.

Владимир Иванович, не спускаясь с табурета, протянул ему книгу.

– Ага, с библиотечным штампом! Приворовал?

– Не обязательно. Можно было выменять на модный роман или детектив.

– Да, в те годы они были в цене. Зато сейчас наиздавали как грязи. Кстати, опять же о том времени, библиофилы поговаривали, что если в личной библиотеке обнаружат книгу со штампами, конфискуют всю библиотеку.

– Слышал, но сомневаюсь, что у кого-то конфисковали.

– А я знал двух пострадавших. Пугливая интеллигенция подчищала штампы бритвочкой или наивно выдирала семнадцатую страницу, надеясь, что проверяющие глупее их.

– Можно было изолентой.

– Интересно, это как?

– Наклеиваешь на штамп, потом аккуратно сдираешь.

– И уходит?

– В зависимости от качества бумаги.

– Век живи, век учись. А там, на верхней полке, зеленый, случайно не Леонид Андреев?

– Он, пятьдесят седьмого года, в оттепель издали. Тогда много интересного появилось.

– В курсе. А рядом кто?

– Аксёнов.

– Еще до отъезда в Штаты? Возьму.

– У меня и Гладилин с Анатолием Кузнецовым имеются.

– Нет, этих уже забыли. К тому же там махровый соцреализм. Вообще не понимаю, чего им в России не жилось, все у них было, как сыр в масле катались.

– Но из библиотек после бегства изъяли.

– Ладно, уговорил, может, найдутся клюющие на эмигрантскую экзотику.

Голос, в котором зазвучали доверительные ностальгические нотки, снова обрёл деловую твердость. «Не пойдёт, балласт, макулатура». Разобрался с русскими книгами, сместился к переводным. Бросал к ногам всю японскую и американскую прозу, из немцев и французов выбрал меньше трёх десятков. Отбраковывал, почти не комментируя. Когда потянулся к полке с «Большой библиотекой поэта», Владимир Иванович предупредил:

– Это остается дома.

– Не понял?! – оглянулся и смерил удивленным взглядом.

– Любимые книги жены, всю жизнь собирала.

– Ценная серия была. Хотя и мусора хватало. А здесь Анненского вижу, Андрея Белого, Марину Ивановну…

– Прошу прощения, но…

– А если поторговаться?

– Исключено.

– Хозяин – барин. Тогда будем подбивать бабки. Есть два варианта. Первый – я сажусь за стол, беру ведомость и каллиграфическим почерком переписываю все, что отобрал, надеюсь, за пару часов управимся. Второй – считаем и складываем в сумки. По десятке штука.

– По десятке? Всего-навсего? Это же два автобусных билета.

– Зато деньги прямо сейчас. Или будете полгода ездить ко мне в магазин и получать по частям. На автобусы разоритесь. А потом еще и неликвиды вывозить на собственном горбу. Рюкзачок, надеюсь, имеется?

– Турист, но в далеком прошлом.

– Всю жизнь завидовал туристам. Чистый воздух, пейзажи, рассветы, закаты, искры над ночным костром.

– Но это грабёж.

– Бизнес, уважаемый, обыкновенный бизнес.

– Некоторые из них покупал за два, а то и за три номинала.