– Хорошо помню тот период. Можете ждать до следующего книжного бума. Авось и цены взлетят. Лично я не против. Но сомневаюсь, что доживу.

– Жена ночами в очереди стояла, чтобы подписаться на Достоевского.

– Я не стоял, но охотно верю. Только из уважения к вашей интеллигентной жене подписные возьму по двадцатке за том, а «литпамятники» по тридцатке. – Он сделал паузу и добавил: – При условии, что отдадите пяток книг из «Библиотеки поэта».

Владимир Иванович видел, что над ним издеваются. Надо было плюнуть в рожу и гнать из дома пинками, а потом еще и с лестницы спустить, но директор магазина беспечно улыбался, не усматривая во взгляде хозяина ничего угрожающего.

– Ну что, начинаем считать или расходимся?

– Считайте, – выдохнул Владимир Иванович и присел на табурет.

– Константин, – букинист повернулся к скучающему помощнику, – складывай подписные и неси в машину, а на обратном пути резервные сумки не забудь.

* * *

Увезли книги. Опустевший шкаф выглядел довольно-таки безобидно. Спрятал пустоту за стеклянными дверцами и скромненько ждал в своем углу. А смотреть на разграбленный стеллаж было больно. Казалось, что голые полки стонут от стыда. Доски, выкрашенные раствором марганцовки, потому что не смог достать морилки, были плохо проструганы и посерели от въевшейся пыли. Стараясь не смотреть на запущенные обои, Владимир Иванович расставил забракованные букинистом книги, чтобы пустоты не бросались в глаза, но замаскировать убогость все равно не удалось. Раздражающий запах пыли с примесью плесени вгонял в тоску. Первый раз он чихнул без желания, чуть ли не умышленно, а потом уже не мог остановиться: третий, четвертый, седьмой – до слёз. Прочихался и, называя себя по имени отчеству, пожелал себе здоровья. Не оглядываясь на сиротскую стену, отступил на кухню, а там придумал, что надо в ближайшее время убрать один пролёт и заполнить оставшиеся пустоты какими-нибудь безделушками. Возвратился в комнату и решил, что напрашивается демонтаж половины стеллажа, а если заменить обои, то визит букиниста выветрится намного быстрее.

Вспомнил, как оживился книжный жучок при упоминании о библиотечных штампах, скорее всего, тащил всё, что имело цену. Большим грехом это не считалось даже у порядочных людей. Да и сам он слукавил, рассказывая о «Мелком бесе». Книгу он не выменял. Для разведки, в качестве отвлекающего маневра попросил у библиотекарши сборник Василия Белова в обмен на Юлиана Семёнова. Если мерить по спекулянтскому курсу, то предлагал намного больше, чем просил. Но наткнулся на возмущение, у них, мол, не магазин и настоящую литературу на макулатуру не меняют. И пришлось пристраивать «Мелкого беса» на спину под ремень. О нём он даже не заикнулся, чтобы потом, если вдруг хватятся, не появилось подозрений. Оправдывал себя тем, что выбора не оставили. Запомнилось лицо библиотекарши, довольно-таки симпатичное для начитанной дамы. И вырез на кофточке был завлекающе откровенен, а Юлиана Семёнова почему-то не уважала.

Книжка была не зачитана. Сологуба в школе не изучали, и мало кто знал о нём. Но нашлась-таки заинтересованная читательница. Роман настолько возмутил её, что не удержалась, оставила комментарии на полях библиотечной книги: «свинья, негодяй, подонок…» – и на последней странице окончательная оценка – «мерзость». Однако почерк, даже в возбужденном состоянии, оставался каллиграфическим. Владимир Иванович пытался представить эту темпераментную особу, судя по чернилам, из шестидесятых годов И почти не сомневался, что откровения выплеснула одинокая старая дева из учительниц. Но больше всего в этой воровской истории запомнилось, как радовалась жена, когда он вернулся из командировки с книгой, о которой она мечтала.

А теперь перед глазами пустые грязные полки и пять тысяч рублей на столе, точнее, четыре тысячи восемьсот сорок два рубля.

* * *

Игорь появился около семи вечера. Начал с унылых извинений, что не позвонил, оправдывался, что не мог найти укромного телефона, но не выдержал и крикнул:

– Доставай пузырь, будем обмывать сделку!

– Неужели договорился?

– Более того, деньги привёз.

– Прекрасно! Бегу в магазин.

– Не надо, я подозревал, что у тебя сухо, и, на всякую случку, прихватил. Я без руля и свободен как ветер. – Он достал из сумки бутылку и только потом, словно спохватившись, деньги.

– На, пересчитай, должно быть двадцать. Снова пытался торговаться, но этих ребят не прошибёшь и не объедешь. Извини.

– Какие могут быть извинения. Я, кстати, только что продал библиотеку. Можешь поздравить.

– И сколько выручил.

– Почти пять.

– Продешевил. Но, исходя из реальной ситуации, не так и плохо. Все надо делать вовремя, я уже говорил тебе.

– Спекулянт то же самое сказал.

– Ничего удивительного. Каково предложение, таков и ответ. Давай, сочини закусить, голодный, как дикая собака динго. А я гляну на стеллаж, любопытно, какой товар теперь в ходу.

– Картошку жарить?

– Не надо. Глазунью, сало и фрукты, типа соленых огурцов.

Початая банка с огурцами успела подернуться плесенью. Радуясь, что гость в другой комнате, он снял верхний слой, выбросил в мусорное ведро и прикрыл обрывком газеты. Яиц в холодильнике нашлось всего три штуки, но сала оставался добротный шмат. Жена в последнее время его не ела, но для него продолжала покупать на базаре свежее, умела выбрать и засолить. Она никогда не заморачивалась изысканными блюдами, зато будничная пища получалась и сытной, и вкусной. Пока Владимир Иванович резал сало, Игорь учуял чесночный дух и явился, не дожидаясь приглашения.

– За что поднимем первый тост, за диссертацию или за библиотеку? Какая потеря больнее?

– Не знаю, даже сравнивать не пытался.

– Кокетничаешь. Можно понять. А я, когда свою распродал, глянул на пустой стеллаж, и такая тоска взяла, так захотелось напиться, но было нельзя, утром ехал покупать машину. Я и трезвый-то не совсем уверенно чувствовал себя за рулём, а с похмелья… Боялся разбить заработанную кровью, чуть ли не в прямом смысле.

– Я тоже смотрел на пустые полки, только у меня несколько другая ситуация.

– Понимаю, только у тебя хоть что-то осталось, а я подчистую загнал. Все продал. И покупали. И переплачивали. Интересные были времена. Загадочные. Сейчас, к примеру, я понимаю, что хочет то или иное физическое лицо. В принципе, все хотят одного, разница лишь в количестве. А тогда?! Зачем какой-то Марье Алексевне покупать книги, которые она не читает? А она покупает. Даже переплачивает. Собирает макулатуру, чтобы за двадцать килограммов получить талон на том Дюма. Зачем он тётеньке, далеко ушедшей из романтического возраста?

Владимир Иванович согласно кивнул. Болтовня Игоря вроде и отвлекала от мыслей о болезни жены, непонятном диагнозе, недоговаривающем докторе, но мысли эти наваливались на него, и становилось невыносимо слушать про какую-то абстрактную Марью Алексевну, становилось стыдно за себя, что слушает, вместо того, чтобы выпроводить гостя и остаться наедине со своей бедой, попробовать уговорить ее отступиться. Но слушать приятеля было намного легче.