Мужчина, сидящий передо мной, отпрянул немного испуганно.

Взгляд мечется по комнате, выхватывая детали: я в незнакомом месте и это не больница.

Меня, что, похитили?!

Не может этого быть!

Но как еще объяснить плохое самочувствие, провал в памяти и то, что моей дочери нет рядом?!

Издаю какой-то яростный, животный крик.

— Спокойно! Кричать совсем необязательно!

Похититель выставляет вперед руки.

Я все еще плохо себя чувствую, а соображаю и того хуже. Потому что прежде всего я обращаю внимание именно на его руки — маленькие, пухлые ладони, короткие пальцы…

Как у ребенка!

Я узнала эти крохотные ручонки…

Не может быть! Ах ты подлец…

Яростно смотрю в лицо мужчины. Да, это он!

Без всяких сомнений это он, папаша-одиночка, который прогуливался в том же парке, что и я, в то же самое время!

Я видела его почти ежедневно на протяжении двух месяцев.

Он всегда держался неподалеку, здоровался вежливо, толкая перед собой коляску голубого цвета. Его ребенок частенько хныкал.

Мы обменивались приветствиями, дежурными фразами. Он как-то сам попросил о помощи. Спросил совет с глубоко несчастным лицом: нет ли у его малыша вздутия живота. Ему показалось, что живот у сынишки слишком твердый. С малышом было все в порядке. Мужчина поблагодарил меня, представился Мирасом и поведал грустную историю о том, что мама малыша умерла при родах, а он остался отцом-одиночкой и пока пытается примириться с трагедией, учится жить дальше. По его словам, он нанял нянечек, но не может расстаться с малышом сейчас…

Его грустная история тронула меня за сердце. Я почему-то приняла все на себя, представила… Нет, скорее попыталась представить, и не смогла думать даже о такой трагедии.

Мне было жаль Мираса… Мы обменивались приветствиями, ничего особенного. Просто здоровались.

Во время последней прогулки Мирас с виноватым видом попросил у меня подгузник!

Я начала рыться в рюкзаке, чтобы одолжить горе-отцу подгузник. В этот момент кто-то подкрался сзади и накрыл мне лицо тряпкой. Я лишь успела вдохнуть и… темнота.

Больше ничего не помню!

Очнулась лишь здесь!

Теперь совершенно ясно, что этот мужчина причастен к похищению!

— Где моя дочь?

Каждое слово причиняет боль. Стону вслух…

— Чем ты меня накачал?!

— Пришлось вколоть дополнительную дозу усыпляющего, — отвечает честно, как на духу.

— Кретин! Мне же теперь нельзя будет кормить дочку грудным молоком! Где она?! Где моя малышка?

— Боюсь, ты вообще больше не будешь кормить девочку грудью. Ее будут кормить дешевыми искусственными смесями в одном из государственных домов малюток.

— Что?! Что ты сейчас сказал?

— Я отдал ее в дом малютки. Подкинул, вернее, — улыбается.

— Зачем ты это сделал?! Как ты мог… Ты… ты же сам отец! Ты…

В ответ он гнусно хихикает.

— Отец? Нет, я еще не отец и не собираюсь становиться им в ближайшее время. Ребенок был не мой, но я его временно одолжил!

— Гнус! Ты еще хуже, чем я подумала. Зачем тебе это надо?!

— Зачем? Я надеялся, что ты все поймешь сразу же, как только очнешься… — удивляется.

— Ты гулял со мной в парке, мерзавец, и втерся в доверие!

— А раньше? — выдает с гаденькой улыбкой. — Не помнишь?

Я пытаюсь понять. Но думаю с трудом.

Понимаю только то, что одет он сейчас более вычурно, с лоском, а от скорбящего выражения на лице не осталось ни следа, небрежная щетина клочками уступила место чисто-выбритым щекам, а волосы уже не прячутся под дорогой и все же дурацкой кепкой, но стильно уложены и обильно сдобрены гелем для укладки.

— Мы уже разговаривали раньше, — подсказывает он. — Помнишь?

— Нет! Говори прямо.

— Я звонил тебе и предлагал помощь в борьбе с Анваровым.

— Ах… — задыхаюсь.

Теперь вспомнила!

Все вспомнила и поняла, почему при первом разговоре с отцом-одиночкой из парка его голос показался мне смутно знакомым…

Но тот разговор был так давно, почти пять месяцев назад! Я слышала его всего несколько секунд и точно не смогла бы узнать наверняка.

— Зачем ты украл меня и мою дочь?

— Мне на вас плевать. Но я с радостью отберу у врага то, то ему дорого! — раздувается от гордости. — Я долго наблюдал за вами. Амира словно подменили. Он стал другим, он стал счастливым. Отобрать у него то, что делает его счастливым, это идеальный вариант мести давнему, злейшему врагу.

— Считаешь себя великим врагом? Ты полное ничтожество! Я ни разу не слышала о тебе от Амира…

— Наверное, ты просто не поняла, о ком идет речь, — приосанивается.

— Нет. Это ты не понял. Я слышала о многих, с кем Амир имел дело, кого считает конкурентами, но ни разу не слышала о каком-то, прости господи, Мирасе. Ты полное ничтожество. Ноль… Мстишь через самых слабых, потому что у тебя… У тебя, наверное, не только ручонки крохотные, но и мужское достоинство не больше мизинца новорожденного!

В ответ лицо похитителя пошло алыми пятнами, губы сложились в обиженную куриную жопку.

— Ты пожалеешь о своих словах. И о том, что находится у меня в штанах, ты узнаешь уже очень скоро! — выплевывает в мою сторону и уходит, громко хлопнув дверью.

Светлана

После ухода Мираса я впадаю в отчаяние. Несколько минут проходят в полном отрицании, слезах и жалости…

Потом приходит какое-то оцепенение, и я ужасающе спокойно пытаюсь понять, почему так случилось.

Кто виноват? Наверное, я сама…

Амир приставил ко мне охрану, они следовали за мной всюду, но я потребовала, чтобы они держались на расстоянии, хотела чувствовать себя свободно, а не под надзором.

Глупо думала, что присутствие посторонних сковывает мою свободу, но теперь понимаю, как сильно я была не права. Это было сделано лишь для нашей безопасности, но я нас подвела. Всех нас — себя, Амира, но больше всего я подвела нашу крошку — Тиану, хоть и обещала ей, что буду всегда рядом.

Но я — здесь, а она черт знает где.

Я даже не могу представить, что с ней, где она? Сердце в тот же миг начинает захлебываться кровью, отупляющая боль накатывает волнами.

Сможет ли Амир отыскать нас? Меня и ее… Охрана должна среагировать, доложить.

Я даже не знаю, как выбраться из этой ситуации, как помочь Амиру найти меня, как дать ему знать, где стоит искать нашу дочь. Не блеф ли это?