Но мне кажется, это даже лучше.

– К тому же, – продолжает Алан, – звонил какой-то Джон Кинг. Его друзья просят тебя взглянуть на их машины. Вот я и подумал: нужно воспользоваться твоими услугами, пока они не подорожали.

– Звонил Джон Кинг? – ошарашенно переспрашиваю я. Это же сосед Болвандеса.

– Я записал номер его телефона. Он сказал, его друзья заплатят тебе за консультацию.

Как будто я доктор. Я сглатываю.

– Хорошо.

Мама встает из-за стола, подходит ко мне и берет мое лицо в свои ладони. Это столь неожиданно, что я столбенею.

– Прости меня, – тихо извиняется она. – Прости, что не была все это время с тобой. Я постараюсь стать лучше.

– Тебе не нужно становиться лучше, – так же тихо отвечаю я.

– Нужно. – Она морщится, на глазах появляются слезы, но у нее хватает сил сделать глубокий вдох и взять себя в руки. – Ох уж этот гормональный всплеск! – Она вытирает слезу. – У меня появилась возможность все исправить. Я постараюсь все сделать правильно.

В голове эхом отдаются брошенные мною слова: «Решила заменить Керри?» Сердце сжимается. Мне так стыдно, что язык во рту еле ворочается.

– Прости за то, что я тебе сказал, – прошу я. – Пожалуйста, прости.

– Не извиняйся, – останавливает меня мама. – Все хорошо. У нас у всех появилась возможность все исправить.

Она обхватывает меня руками за шею и крепко сжимает. Я обнимаю ее в ответ. Не помню, когда в последний раз мама обнимала меня, поэтому долго-долго не выпускаю ее из рук. Потом она вдруг отпрыгивает.

– Ты это почувствовал?

– Что?

– Он толкнулся! В первый раз!

Я улыбаюсь, вспомнив о женщине из больницы:

– У меня недавно тоже была такая реакция. – Затем до меня доходят ее слова. – Он?

– Да. Мальчик.

– Брат, – замечает Алан.

Брат. Я так долго изводил себя мыслями, что они хотят воссоздать нашу семью в былом ее виде, и даже не подумал о брате. Мозг заклинивает. Я делаю шаг назад.

– Мне нужно собраться в школу.

– Хорошо, – кивает мама.

Я останавливаюсь в дверях, достаю из конверта двадцатидолларовую купюру, возвращаюсь и кладу ее на стол перед Аланом.

– Что это? – спрашивает он.

– Вычитаю купленное за твой счет.

* * *

– Чего это мы так рано в школу притащились? – интересуется Рэв.

Мы сидим в темноте на школьных ступенях, ожидая, когда охранник откроет парадный вход. На улице такая холодрыга, что я готов подраться с Рэвом за его толстовку. Он даже ладони спрятал в рукавах. Парковка вся в тумане.

– Мне нужно встретиться с учительницей по литературе. – Я искоса бросаю на него взгляд. – Тебе не обязательно было ехать со мной.

– Ты мой водитель.

– Тогда заткнись.

Слышны чьи-то шаги. Из тумана выходит миссис Хиллард.

– Ты так рано! – удивляется она.

– Вот радость-то для меня, – бубнит Рэв.

Я ударяю его по плечу и поднимаюсь на ноги.

– Вы написали, что хотите поговорить. Я подумал, это может быть важно.

Миссис Хиллард перевешивает сумку на другое плечо.

– Готов пойти со мной?

– Конечно.

Рэв отходит в сторону, и на лице учительницы мелькает страх. В темноте в своем капюшоне он смахивает на уголовника.

– Помочь с сумками? – говорит он своим обезоруживающим тоном.

Улыбнувшись, она протягивает ему сумку.

– Не откажусь от такого предложения.

В этот час в школе практически никого нет и коридоры освещаются лишь мигающими лампами. Класс миссис Хиллард, пока она не включает свет, напоминает черную дыру.

Мы с Рэвом садимся за первые парты.

Учительница переводит взгляд с Рэва на меня.

– Ты не против присутствия друга?

Рэв с улыбкой откидывается на спинку стула:

– «У кого друзей много, тому несдобровать, но любовь иного друга – крепче братской»[14].

Многие смотрят на Рэва так, будто не могут его понять и не уверены в том, стоит ли он того, чтобы его понимать. Миссис Хиллард лишь приподнимает брови.

– Вряд ли я обойдусь чашечкой кофе, если мы начнем цитировать библейские притчи.

Я пинаю стул Рэва.

– Не обращайте на него внимания. Да, он может остаться.

Миссис Хиллард открывает сумку и достает из нее листок. Я узнаю на нем свой почерк. Все поля усыпаны ее комментариями, написанными красной ручкой. Она кладет листок передо мной.

– Откуда это все?

– Я писал это у вас под носом, – тут же ощетиниваюсь я. – И не списывал.

– Тебя в этом никто и не обвиняет. Я спрашиваю: как ты умудрился написать несколько сотен слов, когда на уроках приходится с таким трудом выуживать из тебя пару-тройку?

Вспыхнув, я опускаю глаза.

– Стихотворение заставило меня поразмыслить.

– Ты замечательно пишешь. Прекрасно изъясняешься и приводишь веские доводы.

Я уже забыл, когда меня в последний раз хвалили учителя. Да кого я обманываю? Я забыл, когда учителя в последний раз смотрели мне в глаза. Мне становится невероятно тепло от ее слов. Я нервно кручу ручку.

– Спасибо.

– Я могу ожидать от тебя таких письменных работ и в дальнейшем?

Чую какую-то ловушку.

– Возможно.

– Дело в том, что я хотела предложить тебе перевестись на AP-курс по литературе.

Рэв вздергивает голову. Я давлюсь застрявшим в горле воздухом.

– AP-курс? – повторяю я, обретя наконец способность говорить. – У меня в программе нет ни одного университетского курса.

– Ты собираешься поступать в университет? AP-курсы дадут дополнительные баллы и будут хорошо смотреться в твоем аттестате.

Я гляжу в сторону. Большинство учителей ожидает, что я продолжу свое образование в государственном исправительном учреждении Мэриленда. Мне и в голову не приходило взять себе университетский курс, и уж тем более переводиться на него, когда учебный год начался месяц назад.

– Не знаю, смогу ли догнать всех, – признаюсь я.

– Хочешь попробовать?

«Ты сам выбираешь свой путь».

Да, но это путь в гору. С тележкой, полной кирпичей.

– Не знаю.