Отец Рейнхольда и Харты (“Хирш-отец”) изображен с наименьшей доброжелательностью. На портрете он смотрит не прямо на зрителя, а немного в сторону. Его зубы обнажены и сжаты, как будто он готов укусить. Чтобы отделить фигуру от фона, Кокошка обвел правое плечо похожей на молнию полосой желтой краски, выделив его так, как он выделил контуры кистей рук Харты. Один из ранних вариантов названия был “Жестокий эгоист”. В мемуарах Кокошка писал:

Отношения между отцом и сыном [Эрнстом Рейнхольдом] были неважные, и этот портрет, конечно, никак не мог их улучшить. Я изобразил отца упрямым стариком, который, когда бывал рассержен (а рассердить его бывало нетрудно), обнажал свои крупные искусственные зубы. Мне нравилось, как он сердится. Как ни странно, Хирш-отец относился ко мне хорошо и гордился тем, что я написал его портрет. Он повесил портрет у себя в квартире и даже заплатил мне за него[160].

Из трех мужчин только Рейнхольд вышел по-человечески привлекательным. Тем не менее, все трое интересны тем, что Кокошка сообщает нам о психике каждого. На двух других портретах цвета приглушены, а головы сына и отца окружены светящимися ореолами. Глаза обоих асимметричны, один больше другого, а взгляд направлен в сторону, будто позировавшие были погружены в себя и не смотрели на портретиста. Только Рейнхольд смотрит прямо на зрителя и выглядит готовым поделиться мыслями.

Кокошка, во-первых, предпочитал “портретировать характеры, а не лица”[161]. Во-вторых, он усиливал эмоциональное воздействие, выставляя напоказ технику: нагромождение мазков и царапины, сделанные на сырой краске пальцами или ручкой кисти (приемы, которые нередко делают его портреты еще более узнаваемыми). Кроме того, пространство, в которое Кокошка помещал моделей, нередко выглядит несколько неустойчивым, порождая у зрителя тревожное ощущение.

Пол Экман отмечает, что мы улавливаем эмоции другого человека по изменениям и верхней половины его лица (лба, бровей, век), и нижней (губ и нижней челюсти). Верхняя половина особенно важна для распознавания страха и грусти, а нижняя (особенно рот) – радости, гнева и отвращения. Вместе с тем выражение глаз играет ключевую роль в нашем умении отличать искреннюю улыбку от неискренней. Центральная ямка на сетчатке так мала, что мы можем фокусироваться в любой момент только на одном участке лица, но мозг составляет полный образ посредством быстрых движений глаз – так называемых саккад. В результате, хотя разные участки лица передают разные аспекты эмоции, все вместе они говорят больше, чем каждый отдельно. Эту особенность восприятия демонстрирует “Хирш-отец” (рис. II–32): нижняя часть лица сильнее передает гнев, чем верхняя, выражение которой кажется более отстраненным. Вместе они дают зрителю гораздо больше информации об эмоциональном состоянии изображенного.

Исследования Джошуа Сасскинда и его коллег из Университета Торонто, а также Тицьяны Сакко и Бенедетто Саккетти из Турина указывают на то, что мимические выражения, связанные со страхом (как и любые высокоэмоциональные образы), возбуждают зрителя и усиливают прием сенсорной информации. Борьба Кокошки и Шиле с собственными страхами помогала изображать страхи портретируемых, вызывая реакцию страха и у зрителя, приковывая его внимание и позволяя улавливать такие аспекты, которые иначе он мог бы не заметить.

Как произведение искусства приковывает внимание зрителя? Советский специалист по психофизике Альфред Ярбус провел в 60‑х годах серию экспериментов. Он изучал движение глаз зрителей, рассматривающих произведения искусства. Для этого были изготовлены плотно сидящие контактные линзы, соединенные с оптическим устройством для регистрации движения. Ярбус установил, что время, которое зритель тратит на рассматривание каждой черты, пропорционально объему содержащейся в ней информации. Когда испытуемый смотрел на изображения лиц, его взгляд подолгу задерживался на глазах и контурах лица (рис. 20–1 – 20–3). В одном из экспериментов испытуемый рассматривал три фотографии: молодой волжанки, маленькой девочки и бюста Нефертити. Во всех трех случаях взгляд зрителя подолгу задерживался на глазах и губах.

Рис. 20–1.

Рис. 20–2.

Рис. 20–3.

Продолжившие исследования в намеченном Ярбусом направлении Кальвин Нодин и Пол Локер обнаружили, что процесс зрительного восприятия разделен на этапы, наглядно проявляющиеся в сканирующих движениях глаз при созерцании произведений искусства. Первый этап – перцептивное сканирование – включает общий осмотр картины. Второй этап – рефлексия и воображение – включает идентификацию изображенных людей, мест и других объектов. Здесь же зритель улавливает и осмысляет выразительное содержание картины и сопереживает изображенному. Третий этап, эстетический, отражает чувства зрителя и глубину его эстетической реакции на картину.

Когда человек впервые видит то или иное произведение искусства, его глаза демонстрируют широкий диапазон времени фиксации – периода, в течение которого взгляд задерживается на детали. Часто это время непродолжительно. По мере ознакомления зрителя с картиной продолжительных фиксаций становится больше, что указывает на постепенное переключение с общего сканирования на подробное рассмотрение интересных областей, а затем на эстетическую реакцию. Примечательно, что результаты исследований свидетельствуют о том, что зрители, хорошо знакомые с искусством соответствующего исторического периода, почти сразу переходят от перцептивного сканирования к концентрации на чувствах и к эстетической реакции.

Исследователь психологии зрительного восприятия Франсуа Мольнар сделал интересное наблюдение: мы рассматриваем произведения искусства, созданные в разные эпохи и в разных стилях, по-разному. Мольнар сравнил движения глаз испытуемых, рассматривавших произведения эпохи Высокого Возрождения, произведения маньеристов и художников барокко. Искусствоведы считают маньеризм и барокко более сложными, чем стиль, характерный для мастеров Высокого Возрождения, изображавших гораздо меньше деталей. Мольнар показал, что при рассматривании картин эпохи Высокого Возрождения взгляд движется медленно и плавно, а картин маньеристов и мастеров барокко – быстро и резко.