Старуха положила ребенка на траву и выпрямилась с мрачной гримасой.

— В чем дело? — воскликнула Кэндис. — С ним что-нибудь не так?

Она подошла ближе, чтобы лучше разглядеть заливавшегося плачем младенца. Сердито сверкнув глазами, старуха подхватила его на руки, что-то буркнула и скрылась за деревьями. Хотя Кэндис видела ребенка лишь мельком, он показался ей вполне обычным.

— Дати? Как ты?

Дати открыла глаза, ее лицо было залито слезами. Ужаснувшись, Кэндис перерезала веревки, и та тяжело опустилась на землю.

— Тебе больно?

— Нет, — ответила индианка.

— Что-нибудь не так с мальчиком?

— Он плакса, — односложно бросила Дати.

— Ну и что? Все дети плачут!

— Дети апачей не плачут.

Предчувствие неминуемой беды охватило Кэндис.

— Что эта ведьма собирается сделать с твоим ребенком?

— Предать смерти.

Бросив взгляд на Дати, Кэндис помчалась вслед за старухой. Она не могла поверить этому. У нее не укладывалось в голове, что ребенка Джека убьют только потому, что он плачет. Неужели апачи настолько жестоки?

Она нашла старуху у ручья в тот самый момент, когда та опустила орущего младенца в свежевырытое углубление.

— Нет! — закричала Кэндис.

Наградив женщину свирепым взглядом, индианка начала забрасывать мальчика землей. Кэндис подняла камень и швырнула его в старуху, угодив ей в плечо. Старуха опешила. Воспользовавшись моментом, Кэндис упала на колени и вынула ребенка из готовой закрыться могилы. Он жалобно плакал. Крохотное тельце все еще покрывал белесый налет послеродовой слизи. Кэндис прижала его к груди, ощущая резкую боль в боку.

— Убирайся! — прошипела она. — Пошла прочь, старая ведьма! — И крепко обняла младенца.

Старуха что-то сказала и заковыляла прочь. Кэндис всхлипнула. Невероятно! Ведьма намеревалась убить невинное беззащитное дитя, и Дати позволила ей это.

Мальчик разевал ротик, прижимаясь к ее груди.

— Проклятие! — прошептала Кэндис. — Ты голоден. Разве можно убивать ребенка только потому, что он голоден?

Она поднялась на нетвердые ноги. Сердце ее гулко билось, бок болел, но едва ли это были схватки. Спустившись к ручью, она быстро вымыла плачущего младенца, тихонько напевая, в надежде успокоить его. Затем вытерла мальчика своей нижней юбкой и завернула его в нее. У него были необычно светлые серо-голубые глаза.

— Ты и вправду сын Джека, — сказала Кэндис, охваченная неодолимым желанием защитить это крохотное существо.

Когда она двинулась к стойбищу, мальчик неожиданно притих. Кэндис вознесла благодарственную молитву и, помедлив на краю леса, огляделась. Что, если кто-нибудь отберет у нее ребенка и убьет его прежде, чем вернется Джек? И где она возьмет молоко? Может, Дати согласится кормить мальчика? Должен же он есть!

Кочис.

Кэндис решительно направилась к вигваму вождя. Ребенок успокоился и заснул. Кочиса не было видно, но его первая жена, которую Кэндис знала только в лицо, с любопытством наблюдала за ее приближением, помешивая что-то в чугунном котле.

— Мне нужен Кочис, — сказала Кэндис. — Кочис.

Женщина встала и что-то крикнула мальчугану лет девяти. Тот повернулся и убежал. Индианка с улыбкой взглянула на Кэндис. Сообразив, что ей предлагают сесть, Кэндис опустилась на землю, сомневаясь, что найдет в себе силы подняться снова. Ее спина чудовищно ныла.

Воспользовавшись передышкой, она рассмотрела сморщенное красное личико. Неужели все младенцы такие забавные? Даже сейчас он казался Кэндис очень красивым. Она погладила покрытую пушком головку.

Спустя несколько минут показалась рослая фигура Кочиса. Лицо его хранило бесстрастное выражение, в черных глазах светилось любопытство.

— Ты искала меня? — спросил он, глядя на младенца.

— Мне нужна ваша помощь, Кочис. Он спокойно смотрел на нее:

— Это сын второй жены?

— Да. Они хотели убить его. Из-за того, что он плакал. Кочис ничуть не удивился.

— Плачущий ребенок представляет собой угрозу для всего племени, а не только для собственной семьи.

— Значит, новорожденных, которые плачут, положено убивать? — ужаснулась Кэндис.

— Как правило.

— Мне нужно молоко. Я не позволю убить мальчика.

Улыбка тронула губы Кочиса. Повернувшись к жене, он что-то сказал на языке апачей. Та с заинтересованным видом кивнула и отправилась выполнять его поручение. Ребенок проснулся и заплакал. Кэндис нахмурилась, осознав, что он не плакса, а настоящий крикун. Она начала баюкать его, не решаясь взглянуть на Кочиса.

— Ну и голосок, — отметил вождь.

Кэндис не ответила, издавая воркующие звуки, как подсказывал ей инстинкт. «Перестань плакать, — безмолвно молила она. — Пожалуйста!»

— Здесь ему ничто не угрожает, — сказал Кочис суровым и властным тоном. — Но если нам придется оставить стойбище, спасаясь от солдат, ребенку, который так плачет, немедленно перережут горло.

Кэндис подавила испуганный возглас.

— Иногда приходится выбирать между одной смертью и многими, — веско добавил Кочис.

Кэндис онемела от ужаса. Она понимала логику вождя, но не могла принять ее и испытала несказанное облегчение, когда вернулась жена Кочиса с кожаной соской и тыквенной бутылью с молоком.

— Спасибо, — сказала Кэндис.

Вставив соску в крошечный ротик младенца, молодая женщина зачарованно наблюдала, как он жадно пьет. «Ненасытный, — нежно подумала она. — Совсем как отец». Она взглянула на Кочиса.

— Дати откажется от него?

— Не знаю. Можешь передать ей, что я распространяю свою защиту на мальчика до того момента, как мы оставим этот лагерь. С помощью богов такой день, возможно, никогда не наступит.

Взглянув на Кэндис с таким видом, словно находил ситуацию забавной, вождь ушел.

Когда ребенок заснул, Кэндис поднялась на ноги не без помощи жены Кочиса, которая отправила с ней сына, чтобы помочь донести молоко и соску. Кэндис гадала, как поступит Дати, надеясь, что та не откажется от собственного ребенка.

Стоя на коленях, Дати резала лук и бросала его в горшок, словно и не родила в этот день. Увидев Кэндис со своим сыном на руках, она замерла и побледнела.

— Что случилось?

— Я не позволю его убить, — заявила Кэндис, баюкая спящего младенца, все еще завернутого в ее нижнюю юбку. — Ему нужна мать. Ты возьмешь его?

Слезы выступили на глазах у Дати. Кэндис медлила, не решаясь доверить ей мальчика, но, когда та протянула руки, отдала индианке ребенка. Прижав его к груди, Дати беззвучно заплакала.