Потом они гуляют по крыше, смотрят вниз, любуются видом на город с разных сторон здания.

– Я люблю тебя, – говорит он ей. – Ты никогда не узнаешь, как сильно я тебя люблю.

И сталкивает ее вниз. Она летит, вопя в ужасе, нелепо размахивая руками и ногами, а он смотрит, смотрит, пока далеко внизу она не разбивается о бордюрный камень…

Стив смотрел – и кровь холодела у него в жилах. Все, как рассказывал ему отец. Точно так же. Как будто папа посмотрел фильм – а затем точно по фильму, кадр в кадр, спланировал убийство своей первой жены Рут.

Но это же бессмыслица! Как можно точно воспроизвести сценарий фильма в жизни? И зачем? Отец был настолько впечатлен фильмом – или просто решил, что такую ситуацию легко продублировать? А может, это какое-то безумное, невозможное совпадение?

Стив смотрел дальше; ему становилось все сильнее не по себе. Все показалось вдруг зыбким, неверным, словно он очутился в какой-то альтернативной вселенной. В собственной квартире, где все было ему знакомо, он чувствовал себя как на сцене, сооруженной чужими руками. Что, если и сам он – всего лишь киногерой?

Вот что: надо позвонить в Коппер-Сити. Джессике Хестер, тетке Рут. О молодости отца она знает все. И все прояснит. Быть может, этому пора- зительному сходству смерти Рут с сюжетом старого фильма найдется логическое объяснение. Какое – Стив не представлял, но, охваченный лихорадочной надеждой, бросился разыскивать номер телефона почтенной дамы.

В Нью-Мексико была уже полночь, и Джессика Хестер сняла трубку далеко не сразу.

– Алло! – В ее сонном голосе слышалась тревога. Поздний звонок – обычно дурные вести.

– Здравствуйте, – сказал он. – Это Стив Най.

– Кто? – недоуменно переспросила она.

– Стив Най. Сын Джозефа Ная. Помните, я несколько месяцев назад приезжал к вам в Коппер-Сити расспросить об отце и Рут, его первой жене?

– А… да. Да, помню. – Послышался щелчок и треск помех, словно она что-то прилаживала к телефонной трубке; затем голос ее зазвучал яснее. – Молодой человек, вы знаете, который час?

– Да, прошу прощения, – торопливо откликнулся Стив. – Я только что вернулся из… из поездки в Лондон и еще не привык к смене поясов. Извините, пожалуйста, что побеспокоил вас. Я просто хотел задать еще несколько вопросов о моем отце и о Рут.

Долгая пауза.

– Может быть, вы перезвоните завтра? Уже поздно.

– Буквально минута! Обещаю.

– Ну, хорошо.

– Скажите, когда Рут упала с крыши…

– С крыши? – переспросила Джессика, и в ее голосе прозвучало искреннее удивление. – Рут не падала ни с какой крыши.

– Но я думал…

– Ох, господи! Вы решили, что она упала с крыши? Да нет же! Упала она с Черепаховой скалы в Коллинз-парке. Но как же вы… По-моему, мы вам обо всем рассказали. Она была в парке, на скале, упала оттуда и разбила себе голову о бетонную дорожку.

– Вы говорили, она покончила с собой…

– Да, многие так думали, – живо откликнулась Джессика; теперь-то она вполне проснулась. – Просто потому, что не понимали, зачем она туда полезла. Думали, для того, чтобы прыгнуть оттуда и убиться. Да что я говорю: «многие»! – фыркнула она. – Я и сама так думала! А потом Хейзел напомнила мне: ведь Рут еще девочкой обожала лазить на эту скалу! Если ее кто-то обижал или просто хотела побыть одна и поразмыслить о том о сем – всегда туда шла. Ну а беременной-то, конечно, есть о чем поразмыслить! Ей ведь было тогда всего лет девятнадцать или двадцать – сама, можно сказать, еще ребенок… И Хейзел верно сказала: оттуда очень легко свалиться.

– А Черепаховая скала…

– Это в центре нашего Коллинз-парка. Весь парк вокруг нее и устроен. Названа она так, потому что похожа на черепаший панцирь. Там несколько скал, Черепаховая – самая высокая, а вокруг детские площадки да мангалы для пикников. Детишки очень любят там лазить.

– Но зачем она туда полезла? – В своем голосе Стив сам слышал жалкие, хныкающие нотки. Он хватался за соломинку – мечтал получить хоть какое-то подтверждение, что к смерти Рут причастен отец, хотя теперь было уже очевидно, что это не так.

– Многие тогда решили, что она нарочно залезла туда и спрыгнула. А Хейзел мне и говорит: да она всегда туда залезала, когда хотела посидеть одна и подумать! Оступилась, должно быть, когда поднималась или спускалась, ну и… и умерла. – Джессика вздохнула. – Будь она сейчас жива, все было бы иначе!

Все было бы иначе…

Стив ощутил, как подступает паника.

– Спасибо, – торопливо сказал он. – Вы мне очень помогли. Не буду вас больше задерживать. Всего доброго.

И повесил трубку.

Значит, отец не убивал свою жену. Она сорвалась со скалы в парке. А то, что рассказал ему отец, – просто сцена из старого фильма.

Одно – реальность, другое – кино, и между ними ничего общего.

Стив начал ходить по комнате. Сходство есть, но самое поверхностное. Ровно такое, чтобы можно было, не интересуясь подробностями, перепутать вымышленное убийство с реальной смертью.

Но, если отец не убивал свою первую жену…

Тогда закономерный следующий вопрос: а кого-нибудь вообще он убивал?

Стив отчаянно перебирал в памяти все, что ему известно, стараясь вычленить из груды свидетельств надежные, несомненные факты. Но фактов не было. Все свидетельства – косвенные. Набор нераскрытых убийств в городах, где жила их семья, отдаленно напоминающих те убийства, – нет, те фильмы об убийствах, – что пересказывал ему обезумевший отец.

Ибо теперь Стив ясно понял: старик говорил не о реальных убийствах. Никогда не признавался он в том, что лишил кого-то жизни. К такому выводу Стив пришел сам. Отец всего лишь описывал сцены из старых фильмов. Должно быть, своих любимых. Тех, что смотрел и пересматривал. Поврежденный мозг цеплялся за воспоминания о прошлом – но то были воспоминания не о реальности. Он пересказывал сюжеты фильмов, как что-то очень важное для себя, и Стив поверил, что это действительно важно.

Причем на каком-то подсознательном уровне, похоже, все это время он знал правду. Ведь и те убийства, о которых отец не рассказывал, те, что Стив додумал и восстановил сам, тоже пришли из фильмов. Да и те, о которых отец рассказывал, – за исключением первого, с Робертом Вагнером, – он не описывал в подробностях, лишь обрисовывал двумя-тремя словами. Стив сам заполнял пустоты в рассказах, добавлял новые эпизоды в повествование, уже сложившееся в его сознании. Мексиканская проститутка (наверное, она в самом деле уехала, а не умерла) была отравлена точь-в-точь, как Ингрид Бергман в «Дурной славе» Альфреда Хичкока. Сутенер в Тусоне задушен, как криминальный авторитет Дядюшка Джо в «Печати зла» Орсона Уэллса. Мать-одиночка в Сан-Диего зарезана и брошена в воду, как Шелли Уинтерс в «Ночи охотника» Чарльза Лотона.