— Да, если ты имеешь в виду мировой компьютер, глобальную программу. Верю! А тебе-то это зачем, брат?

— Нам с тобой теперь долго соседствовать придется. Может, даже повоюем вместе, — прошептали динамики голосом Тромба и тут же продолжили, копируя голос администратора:

— Хочу знать, кто рядом со мной, брат.

Когда в человека вселяется дьявол, на помощь зовут экзорциста. А когда дьявол вселяется в церковную сеть, есть ли смысл в молитвах, или все же лучше воспользоваться антивирусной защитой и призвать крутых хакеров?

Как только Потемкин исчез в сияющей воронке, направляясь к атомной электростанции, атмосфера в квартире Пугачевых сгустилась, а оставшиеся молодые люди заметно поскучнели. Анатолий зевал, Илья лениво хрустел суставами. Даже Пугачев-старший, похоже, втянулся в эту безумную схватку с привидениями и борьбу с природными катаклизмами.

У нормального человека мозги бы расплавились, а эти хоть бы что — привыкли. Метеорит на голову — все спокойны. Парень исчез, растворился в воздухе — никто и бровью не повел, словно так и должно быть.

Впрочем, Медведев и сам ощущал, что привычное, размеренное течение жизни осталось в прошлом. Нужно что-то делать, иначе черные мысли опять окрасят действительность в мертвые тона.

— Команда, на выход! — воскликнул он. — Найдем хакеров, как просил Потемкин, и попробуем наставить их на путь божий, — пошутил он, выталкивая недовольного атлета в дверь. — Пошли, Геракл, хватит бездельничать!

Серый подъезд, еще недавно пыльный и грязный, заметно приободрился, встречая выходящих из квартиры молодых людей. Кто-то с утра смыл с облупленных стен свежие надписи, помыл бетонные ступени, протер окна.

На выходе, перед крыльцом, Илья неожиданно затормозил, медленно попятился назад, оттесняя идущего следом Анатолия. Тяжеловес моментально сник, на глазах становясь меньше ростом, заметно сузился в плечах. Протискиваясь между Анатолием и Иваном, он попытался спрятаться за их спинами.

Медведев, поднимаясь на несколько ступенек, вытянул шею и только тогда сумел разглядеть, что задержало здоровяка. Громадный сенбернар сидел на крыльце и грозно рычал.

— Я собак с детства боюсь! — испугано бормотал Ванькин, неотрывно, словно кролик на удава, смотря на лохматую с рыжими подпалинами псину.

Похваставшись фарфоровой белизной громадных клыков, добродушный пес безразлично отвернулся.

Бодрый седоватый дедушка, стоящий поодаль, приблизился и, положив руку на холку собаки, едва слышно прошептал:

— Спокойно, малыш — это друзья.

— Добрый день, Трофим Юрьевич, — Пугачев вышел вперед, широко улыбнулся и уважительно глянул на лохматого гиганта. — Смотрю, собаку завели.

— Да вот, прибился гулена. Сразу прогнать не смог — теперь уж точно не выгоню. Вначале сомневался — зачем взял, а сейчас кажется, что без него помру. — Старик вытолкнул сопротивляющегося питомца из подъезда. — Гуляй, мальчик! — приказал он, отпуская с поводка. — Да вы не бойтесь, он маленький еще — щенок!

Поворачиваясь к синхронно выдохнувшей команде, старичок-добрячок улыбнулся.

Медведев присмотрелся к прыгающей неподалеку лохматой горе мышц и не сдержался — расплылся в улыбке:

— Как зовут это чудо природы?

— Не знаю, как его звал прежний хозяин, но я почему-то подумал, что для него подошло бы что-то жесткое, чтобы компенсировать бестолковую доброту. Цербер, например. — Дед повернулся к подпрыгивающему псу и громко позвал:

— Цербер!

Сенбернар подбежал к старичку, прижался мордой к ноге, радостно виляя хвостом и заглядывая в глаза, негромко тявкнул. Демонстрируя собачью преданность, лизнул руку хозяина.

— Тьфу ты! Голова как решето — забыл, зачем шел. Мне кажется, там за углом ваши знакомые, — старичок одной рукой оперся о голову пса, другой махнул за спину и растерянно замолчал. — О чем это я? А, вот! Проблемы у них, — пробормотал он через секунду, неожиданно поймав утерянную мысль.

Ванькин рванул из подъезда и, обгоняя Анатолия, исчез за углом. Секунду спустя, с ужасом оглядываясь, он промчался назад, едва не сбив с ног телохранителя. Рыча и гавкая, ожесточенно клацая зубами, за ним неслась рассвирепевшая лохматая свора.

— Волк телка чувствует издалека! — улыбнулся Анатолий.

Он беспрепятственно прошел сквозь стаю. Остервеневшее зверье, казалось, не замечало его. Собаки была сосредоточены на более аппетитной добыче, улепетывающей со всех ног.

Комедия готова была превратиться в трагедию, если бы на сцене не появился Цербер. В два прыжка он преодолел расстояние до брызжущего слюной сгустка тел и встал на его пути непреодолимой преградой. Захочешь — не обойдешь.

Не торопясь, ощерив голубовато-белые клыки, Цербер мощными ударами крепких лап распределил братьев своих по ранжиру: больших налево, малых направо. Чем вызвал непомерное уважение Ильи.

— Вот это по-нашему! — оживился тот, постепенно расправляя плечи и вновь превращаясь в мифологического героя.

— Ванькин! — ироничный голос, прозвучавший за спиной, ввел Геракла в ступор. — И почему вы не на службе?

Здоровяк замер, сжав кулаки. Лицо его превратилось в маску ярости, заиграло перекатывающимися желваками.

Появившийся из-за угла Коваль спокойным жестом остановил бегущего Анатолия.

— Молодой человек! Не спешите! — он махнул рукой за спину. — Там ничего не изменить даже при ваших выдающихся бойцовских способностях. Хакеры стали мешать нам, лезть куда не надо, а потому их на некоторое время придется изолировать. Вы знаете, что они подсадили вируса в церковные компьютеры?

— Нам — это кому? Вас же вроде поперли со службы, — Анатолий заглянул за угол дома.

— Все мы — рабы божьи! — смиренно провозгласил Иван Васильевич и неловко, словно делал это в первый раз, перекрестился.

— Некоторые до самой старости остаются рабами своей глупости, — вмешался Медведев, пораженный поведением полковника.

Изменения, произошедшие с Ковалем с момента их последней встречи, настолько сильно бросались в глаза, что не заметить их мог только слепой, да и тот почувствовал бы подмену по разнице в голосе. Резкие рубленые фразы превратились в ленивый речитатив.

— И вы здесь, профессор, — опустил глаза Коваль и повернулся, чтобы уйти.

Никакой искры. Пронзительный, ледяной, завораживающий гипнотический взгляд исчез, сменился пустым мутным взором. Был воин — стал раб, оболочка с задумчиво взирающей на мир смиренной маской.

Подобные перемены (по глубокому убеждению профессора) происходили с людьми в течение нескольких лет, в крайнем случае месяцев — когда они ломались под тяжестью обрушившихся несчастий, прятались внутрь себя от боли.