— Но я шлюха.

Эрит недоуменно нахмурился. Он не понимал, к чему клонит Оливия. Раньше ему казалось, что она не испытывает вины, ведя жизнь куртизанки, но позднее, узнав ее лучше, Эрит понял, что Оливию терзают сложные, противоречивые чувства.

— Тебя заставили силой вести такую жизнь. — Граф говорил искренне, от души. — Ты ждешь, что я стану упрекать тебя за твое ремесло? Но я никогда не посмел бы. Меня тоже не назовешь образцом добродетели.

Оливия сжала руки и, опустив глаза, заговорила тихо и печально.

— И все же ты твердо уверен, что я не гожусь в подруги твоей дочери.

Эриту следовало бы предвидеть подобный выпад. Его наивная вера в то, что несколько ласковых слов и обещание вечной преданности помогут завоевать Оливию, теперь казалась ему законченной глупостью. Ему нечего было сказать в ответ, и мысль о собственном бессилии отозвалась сосущей пустотой в его груди.

Последствия его недомыслия могли оказаться роковыми.

Эрит попытался придать голосу мягкость и рассудительность, хотя его раздирало желание схватить возлюбленную в объятия и впиться поцелуем в ее губы. Но эту сильную, умную женщину невозможно было заполучить силой. Джулиан понимал: если Оливия будет принадлежать ему, то только по своей воле.

— Оливия, ты знаешь не хуже меня, как устроен этот мир. Возможно, даже лучше меня, потому что тебе пришлось вынести куда больше нападок и гонений. Я должен думать, прежде всего, о благополучии дочери. Может быть, оттого что в прошлом я был слишком эгоистичен. Конечно, ничего другого ты от меня и не ждешь.

В глазах Оливии, устремленных на него, Эрит прочел горечь и боль. Он страшился ее гнева, но это было мучительнее.

— Разумеется, я не жду ничего другого. Эрит не на шутку встревожился.

— Что это значит?

Оливия не ответила. Отвернувшись, она направила взгляд в темный угол комнаты. Ее полные губы скорбно сжались.

Эрит, взволнованно ожидавший ответа, заметил, как она с усилием сглотнула. Оливию сотрясала дрожь.

— Мой отец, сэр Джеральд Рейнз, носил титул баронета и владел поместьем близ Ньюбери.

Ее тихие слова не сразу дошли до сознания Эрита. Поняв их смысл, он содрогнулся от ужаса и жалости.

— Силы небесные, я знал, что ты из хорошей семьи, но понятия не имел…

— Что я принадлежала к твоему кругу? — Губы Оливии изогнулись в горькой усмешке. — Если бы брат не продал меня, я могла бы водить дружбу с твоей дочерью.

Эрит сурово сдвинул брови.

— На мой взгляд, ты вполне достойна, быть подругой моей дочери. Не смешивай мое отношение к тебе с мнением общества.

— Но ты чуть с ума не сошел, увидев меня с Ромой.

— Ты знаешь почему.

— Да, к несчастью, знаю.

Эрит в досаде взъерошил волосы. Ну почему у него такое чувство, будто он пытается поддерживать разговор на незнакомом языке?

— Оливия, о чем ты? Твое происхождение, пусть даже более высокое, чем я подозревал, не изменит моих чувств к тебе.

— Если бы брат не продал меня лорду Фарнсуорту, после того как промотал в карты все отцовские владения до последней пяди земли, мы с тобой познакомились бы при совсем других обстоятельствах.

Не выдержав, Эрит расцепил стиснутые руки Оливии и крепко сжал ее ладонь.

— Поздно сожалеть, Оливия, — настойчиво заговорил он. — Ты не в силах повернуть время вспять. Видит Бог, будь твой брат жив, я бы вызвал его на дуэль и всадил пулю в его жалкое, никчемное сердце. Но даже если бы мне это удалось, ты не смогла бы прожить эту жизнь заново, вернув себе юность. Прошлое ушло навсегда. Подумай о будущем. О новой жизни. Со мной.

Эрит боялся, что Оливия отпрянет, но она не отняла дрожащую руку. Эрит чувствовал, как ее сотрясает озноб, видел, как отчаянно бьется голубая жилка у ее горла.

— Знаю. — В ее голосе звучала такая горечь, что у графа мучительно сжалось сердце. — Но еще девочкой я стала жертвой ужасной несправедливости.

— Да, это правда. — Эрит обхватил пальцы Оливии, пытаясь влить тепло в ее ледяную руку.

— Когда-то я могла надеяться на блестящее замужество, я была бы достойной партией для графа Эрита.

— Но твоя жизнь не… — Эрит внезапно осекся.

Все его слова рассыпались в пыль. Он вдруг понял, куда ведет этот странный, трудный разговор, и его пронзил ледяной ужас. — А-а.

— Ты твердишь, что я прекрасна и восхитительна и что тебя не заботит мое прошлое. Уверяешь, что все сказанное тобой вчера ничего не значит; клянешься, что уважаешь и высоко ценишь меня как женщину. — Топазовые глаза Оливии сверкнули гневным огнем. — Докажи это.

— Женившись на тебе? — Три роковых слова отозвались погребальным звоном в ушах Эрита, круша самые сокровенные его надежды.

Лицо Оливии превратилось в бесстрастную маску. Неужели она станет упорствовать в своем безумии?

— Да, — произнесла куртизанка, подтверждая ужасную догадку Эрита.

Граф вскочил на ноги, глядя на нее с недоверием и страхом.

— Ты испытываешь меня. Как в ту ночь, когда привязала меня к своей кровати.

— Возможно.

— Но ты знаешь, что просишь о невозможном. — Эрита сковал ледяной холод.

— Разве? — Оливия обвела рукой библиотеку. — Герцог Килмор женился на Сорайе.

«Килмор — проклятый дурак».

Эрит не сказал этого вслух. Трагическая серьезность Оливии пугала его. Но отмахнуться, высмеять эту абсурдную мысль о браке, как она того заслуживала, и увезти с собой Оливию он не мог.

— Дорогая, выбери какой-нибудь другой способ доказать тебе мою преданность.

Оливия покачала головой, скорбно сжав губы.

— Другого способа не существует.

Охваченный раздражением, Эрит отвернулся к стене, уставленной рядами книг.

— Ты ведь знаешь, что я не могу жениться на тебе. На этот раз ты слишком далеко зашла.

Его смятение не тронуло Оливию. Она заговорила спокойно, с холодной решимостью:

— В таком случае между нами все кончено.

— Ты ведешь себя неразумно. — Джулиан повернулся лицом к Оливии. Глаза его сверкали гневом. Но к его ярости примешивалось смущение, что ранило Оливию еще больнее. — Ты просишь слишком многого.

— Знаю. — Высоко вскинув голову, Оливия смерила Эрита надменным взглядом, хотя сердце ее разрывалось от горечи и отчаяния.

Конечно, Джулиан не мог на ней жениться. Он был графом, а она — знаменитой распутницей. Судьба уготовила им лишь одно будущее, дозволенное в этом мире, именно о нем и говорил Эрит. Господь всемогущий, Сорайя стала герцогиней, но свет ее не принял.