Но у меня даже из знакомых вроде никого не арестовали. Вот недалеко от нас было поселение этнических немцев, и люди рассказывали, что по ночам возле их домов дежурил «воронок», и якобы хватали всех подряд, даже тех, кто просто выходил в туалет… Не знаю, правда, насколько достоверны эти рассказы, но помню, что к началу войны у них взрослых мужчин почти не осталось, одни дети и подростки… И ведь все равно их колхоз был самый передовой, что и говорить, работают немцы отлично.

В вашем городке ведь находился мавзолей Г.И. Котовского.

Да, и, кстати, уже после войны мой отец участвовал в его реставрации, потому что во время войны его повредили, и что самое интересное, не немцы, а местные отморозки… Во время оккупации его не разрушили, это было капитальное сооружение, но покоцали хорошо. Причем гроб с телом Котовского даже хотели бросить в выгребную яму, но вмешался местный батюшка. Тогда ночью подпольщики выкопали яму в углу нашего городского стадиона и там его и закопали. Но что он там лежал, я узнал только после войны, а тогда никто не знал.

А сразу после войны Одесса выделила триста тысяч на восстановление мавзолея. Я уже вернулся из армии, это был 1946 год, и пришел помогать отцу и дяде, которых как хороших строителей позвали восстанавливать мавзолей. Я помогал в подсобных работах, раствор мешал, и все такое, но лично видел эту яму, из которой достали гроб Котовского, а сам открытый гроб лежал рядом… Причем с самим гробом ничего не случилось, а вот само тело почернело как асфальт, но узнать его было еще можно… Грудная клетка провалилась, пришлось в нее набить соломы… Орденов на нем уже не было, ромбы тоже кто-то посрывал, яловые сапоги поцвели… Это я не с чьих-то слов рассказываю, а сам все это лично видел, потому что совсем близко подходил к открытому гробу. А ведь до войны мавзолей по праздникам открывали на всеобщее обозрение. Я тоже, конечно, там бывал, видел его, и было такое ощущение, будто Котовский умер всего неделю назад… Рядом лежала его фуражка, три ордена Красного Знамени и наградной клинок.

Кстати, родной брат отца, дядя Леня, служил в его бригаде во время Гражданской войны. И он всегда отзывался о Григории Ивановиче только хорошо, даже отлично. Котовский был настоящий самородок, прекрасный человек и командир. Дядька, например, рассказывал, как он принимал служить к себе в бригаду. В комнате новенькому говорит: «А ну иди в угол», тот поворачивался, и в этот момент Котовский стрелял из «маузера» в потолок. И уже смотрел на реакцию человека: если тот не перепугался, то брал служить. И еще смотрел, чтобы человек был физически сильный, ведь он и сам был силач необыкновенный, поэтому и людей старался подбирать таких же. В общем, такой у него был свой «военкомат».

Дядя рассказывал еще такой случай из жизни Котовского. Как-то он с двумя своими телохранителями ехал из Бирзулы в Любомировку, а навстречу им попалось семеро белых. Те, наверное, подумали, что вот она, легкая добыча. А Котовский своим и говорит: «Вы берете по двое, а я троих». Метров десять до белых не доехали, встали треугольником спинами друг к другу, и стали отбиваться. Каждый из них справился с двумя, а седьмой замахнулся на Котовского, тот только успел прикрыться шашкой, беляк ее уже перерубил, но тут подскочили телохранители и зарубили его… Котовский поднял шашку этого последнего беляка и сказал: «Вот эта шашка могла меня убить…» – и забрал ее себе на память. Сел на коня и говорит своим ребятам: «Если я умру или меня убьют, то пусть меня похоронят в этих краях, мне тут очень нравится». Эти слова оказались навроде завещания, а потом и сам город, и станцию, и улицу переименовали в честь него… Что и говорить, легендарный был герой, ничего не скажешь.

А какой конь у него был… Орликом звали, даже песни про него слагали. Рассказывали, например, такой случай. Котовский как-то приехал в штаб, в Балту, и поводок просто набросил на гриву, а сам на втором этаже проводил совещание. Лошадь ждала, ждала, потом, видно, ей это надоело, сама поднялась по лестнице на второй этаж, головой открыла дверь кабинета, а Котовский смотрит на карту и делает вид, что не заметил ее. Она подошла к нему, головой боднула и вздыхает, пошли, мол. И только тут он ее похлопал и вывел…

– Было какое-то предчувствие надвигающейся войны?

– Все-таки что-то такое было, как тогда говорили, «пахнет керосином»… Старшая сестра вышла замуж за старшину-сверхсрочника, так он прямо говорил, что будет война…

– Как вы узнали о начале войны?

– Перед войной я успел окончить 7-й класс. Мог бы, конечно, пойти учиться и дальше, но я же был переросток и сильно переживал: «Как же я, такой здоровый бугай, буду учиться, когда у меня отец работает просто на износ…» Он ведь после основной работы шел на частную работу и приходил только часов в одиннадцать вечера. Садился и засыпал прямо в коридоре, мама снимала ему обувь, мыла в тазике ноги, и мы относили его в постель… В такой ситуации мне было бы очень стыдно дальше учиться, поэтому я и пошел работать.

Отец у меня, Иван Евлампиевич, был очень суровый человек. И хотя он был почти неграмотный, окончил только курсы ликбеза, но был отличным специалистом-строителем, поэтому люди рвались к нему в бригаду.

И вот в то лето приехал какой-то вербовщик из Кишинева, и отец набрал бригаду из двадцати человек. Ждем его, ждем, чтобы поехать в Кишинев, а он куда-то пропал. Тогда отец дал мне деньги и говорит: «Сходи на базар и купи чего-нибудь поесть». Я пошел, а там на столбе висел квадратный такой репродуктор и куча людей вокруг, я тоже начал слушать, а там как раз выступает Молотов… Прихожу к отцу, рассказываю ему, а он мне не верит: «Ты что, сдурел?!» Но тут еще двое из бригады заходят: «Ребята, расходись по домам – война!»

Никакой радости или подъема я не помню, скорее больше подавленности. А вскоре нас уже оккупировали, причем так быстро, что многих военнообязанных даже не успели забрать в армию. Когда из нашего военгородка съехали все части, то отец всех нас строго-настрого предупредил: «Ничего чужого не брать, а то я вам сам ноги поотрываю. Пусть кто угодно берет, а нам такого греха не нужно, эти слезы потом на нас упадут…» Но некоторые люди ходили по пустым домам, ломали замки, брали одежду, мебель. Я лично видел, как одна женщина сама гардероб волокла… Из пекарни всю муку растащили, но это еще ничего, главное, что она немцам не досталась. Но мы себе вообще ничего не взяли, единственное, что я прикатил из части, одну пустую бочку.

– Мыслей уехать не было?

– Куда и, самое главное, на чем? Ведь транспорта никакого не было, все машины и лошадей в армию забрали. А пешком куда ты уйдешь? Но потом я сам ушел к двоюродной сестре в Ананьево, это километров тридцать пять от нас. Даже не спросил разрешения у родителей, не попрощался с ними, а просто взял и ушел с соседским парнем и его мамой. Просился даже к пограничникам, которые мимо нас проходили, но они меня не взяли: «Как это так, возьми, мы что, на дачу едем? Мы так не можем. Это не так просто, тебя же надо оформить, к тому же ты еще несовершеннолетний…»

У мужа моей двоюродной сестры был велосипед, я его выпросил, отремонтировал и поехал. И в районе, кажется, Чернова меня останавливает патруль, и направляют на меня пистолет и винтовку: «Ваши документы». Видимо, они подумали, что я шпион, потому что выглядел опрятно, да еще и на велосипеде. Но меня спасло то, что нам всем в нашем военгородке выдали справки, что мы можем уехать в эвакуацию. Они ее посмотрели и отпустили меня.