По дороге немцы не бомбили, но на бреющем полете косили из пулеметов. Причем даже если до леса добежал, казалось бы, уже все, спрятался среди деревьев, но нет, они не успокаивались и даже там косили… И ведь ничего не поделаешь… Такой был переполох, что люди не знали, куда им деваться, везде плохо… И паника тоже была, но это и понятно, ведь всем хотелось спастись.

Но пока я дошел в Ананьево, а немцы уже обошли по флангам, и мы оказались в окружении… Из того периода мне запомнился такой момент. Как-то мы сидели на берегу реки и играли в карты, но комаров было очень много, и мы, естественно, отмахивались от них. И тут к нам идет один крестьянин с ножом. Он, правда, не понял, что нас там много, и начал орать: «Ты чего это руками машешь? Немецким самолетам сигналы подаешь?» Или как-то я сидел с двоюродными сестрами, они на пеньках, а я на траве лежу. И тут какая-то женщина идет: «Чего это он зубы девкам заговаривает? Шпион, наверное…» В общем, даже такие глупости были.

Побыл там немного у родственников и хотел еще ненадолго задержаться, потому что немцы собирали людей, чтобы собрать колхозный урожай, и мы надеялись чего-то перехватить. Но я всего три дня проработал, и когда нас предупредил квартальный, что завтра собраться там, где вырыты окопы: «будем закапывать жидив…», то я подумал, хватит, настала пора возвращаться домой…

Предупредил своих родных, и еще не рассвело, а я пешком пошел домой и где-то в обед уже был дома. В дороге я познакомился с каким-то парнем, мы пошли вместе, и когда присели передохнуть, то из кабины проезжавшей мимо немецкой машины нам кинули две целые сигареты. Ну, мы им кивнули в ответ, типа спасибо.

Пришел в Котовск, а там уже пригнали из Молдавии евреев. Почему, спрашиваем, их к нам гонят? Оказывается, Антонеску приказал расстреливать евреев на «сталинской земле»… Колонны этих несчастных евреев гнали румыны. Причем там была одна беднота, и просто невозможно было смотреть на их страдания, так их было жалко… Особенно на женщин с маленькими детьми. Видно же, что они голодные, дети неподмытые плачут, а сделать ничего нельзя… Так они, бедные, когда проходили мимо конюшни воинской части, там росла тыква, свекла, кто смог попрятали детей в этих высоких стеблях. И наши люди начали их подбирать… Но какая-то сволочь донесла, и румыны потребовали под угрозой расстрела «сдать всех жидовских детей»… Кто-то принес, а кого-то из детей, как потом говорили, успели отправить к родственникам в деревню.

Евреев поселили в этих бывших армейских конюшнях, но их же совсем не кормили, и люди, когда узнали об этом, стали варить для них мамалыгу, малаи, давали что-то охраннику и передавали им эту нехитрую еду. Так эти несчастные евреи от благодарности даже креститься стали, настолько голодные были… Помню, что люди носили им вареную тыкву, свеклу. Что могли для них делали, но их потом все равно расстреляли…

– Получается, что евреев расстреливали в самые первые дни оккупации?

– У нас показательных казней в первые дни оккупации немцы не устраивали, но с первых же дней началось гонение на евреев. Останавливали прямо на улице и спрашивали: «Юде?» И если отвечал отрицательно, но у них оставались сомнения, то требовали снять штаны…

Причем как их расстреливали. У нас, например, румыны выгнали их на полигон и стали по ним стрелять из пулеметов, те начали разбегаться, но пуля же все равно догонит… А мы это все слышали… И когда через пару дней появился сильный запах, то нам приказали собрать и похоронить эти трупы… У нас соседи были этнические немцы, и я помню, как отец им сказал: «Да как же не стыдно невинных людей стрелять, уж лучше заставили бы их работать». А соседка так простодушно отвечала: «Да то ж румыны…»

– Между собой вы не обсуждали неудачи начала войны?

– Отец мой, участник 1-й мировой, так говорил: «Вы, сукины сыны, полстраны отдали, а мы воевали на их территории…» Даже старухи тогда говорили: «Отступаете, нас бросаете…» Причем некоторые вначале думали, что придут немцы и станет как при царе, поэтому и в плен пачками сдавались. Но в основном люди были настроены патриотично, как говорится, хоть и бедно жили, но это наша Родина… А потом как увидели, что оккупанты творят, и пошло сопротивление…

Но вообще, это было очень больно и обидно. Ведь до войны как народ заверяли? «У нас граница на замке, даже птица не пролетит. Наши самолеты летают выше всех, быстрее всех!» – а потом к нам румыны на волах приехали… Помню, с младшим братом в овраге в бурьяне сели и даже заплакали от обиды… А ведь до войны муж сестры все хвалился: «Да дай мне хоть трех германцев, я с ними со всеми один управлюсь», на что ему отец говорил: «Ты думаешь, у немцев силы не найдется?..»

– В вашем городке много людей стало сотрудничать с немцами? Были среди них откровенные предатели?

– Нас всех отец сразу предупредил: «Если станете предателями, то я вас сам поубиваю…» Но, например, с моей старшей сестрой в классе учился молдаванин Андрей Доба, который записался на службу к румынам. Как-то он остановил меня, показывает мне пистолет и говорит мне: «Я теперь, что хочу, могу делать. Хочу полицая отлуплю, хочу еще что…» А ведь он такой талантливый был парень, отлично танцевал, играл на мандолине, и нельзя было даже подумать, что такая сволочь… Как-то на танцах он повздорил с одним полицаем и прилюдно набил ему морду, и ничего, так его все боялись…

Сколько он людей «закопал» – это ужас… И доносил, и лично расстреливал… Я с ним боялся даже слово лишнее сказать, чтобы не дай бог чего… Он потом и сам говорил: «Я уйду с румынами, а то я тут такого натворил…» Но он почему-то остался и не ушел с румынами. Видно, переживал за нажитое при оккупантах «добро», он ведь очень много нахапал… Передовые части нас освободили и ушли, но тылы отстали, и власти почти не было. И когда он шел с баяном по улице, люди доложили, кто это такой, сколько он народу погубил, то его прямо на месте застрелил какой-то офицер… За ним приехала его жена на повозке и все причитала: «Приехали тут на нашу голову…»

И я знаю, что еще когда немцы только пришли, то один тоже решил выслужиться. Сам составил списки комсомольцев и отнес в комендатуру. Переводчица объясняет немецкому офицеру: «Он принес список комсомольцев и активистов советской власти». Немец его спрашивает: «А ты сам подчинялся советской власти?» – «Нет, я увиливал». – «Значит, и у нас тоже будешь увиливать», и приказал всыпать ему 25 шомполов… Спина у него аж синяя была. Правда, с тех пор мы его больше никогда не видели. Как потом оказалось, эта переводчица работала на немцев по заданию подпольщиков, и, может, это они его и…

А когда уже приближался фронт, то этнических немцев всех эвакуировали, и никто из них потом так и не вернулся. Говорили, что их перехватили уже где-то в Польше, всех мужчин вроде как расстреляли, а женщин выслали в Казахстан…

А мой двоюродный брат служил пограничником на Дальнем Востоке, и он потом рассказывал, что к ним привезли на работу много арестованных женщин и так к ним жестоко относились, что люди возмущались и стали их жалеть. Но потом им всем сделали такие таблички на грудь: «Я изменила Родине», и народ от них сразу отвернулся… Измену никому не прощали…