Ядриэль закрыл глаза и кивнул.

Холод прижался к его щеке, пустив дрожь по шее. Он втянул воздух. Ладонь Джулиана легла на его щеку. Он почувствовал давление каждого ледяного пальца на коже под ухом, нежное касание большого пальца под ресницами.

Когда он открыл глаза, Джулиан, не отрываясь, смотрел на него. Под пронзительным взглядом кожа покраснела.

Джулиан склонил голову. Холод ущипнул Ядриэля за нос. Мягкая ласка коснулась губ, и Ядриэль позволил себе утонуть в ней. Поцелуй был неожиданно мягким и по-сладкому медленным. Его кожа раскраснелась, горячая и жаждущая, а холодное прикосновение Джулиана пустило по телу мурашки. Душа Ядриэля изнывала. Он наклонился ближе, вытянув руки, чтобы вцепиться пальцами в куртку Джулиана и притянуть его ближе.

Но они лишь хватались за воздух. Держаться было не за что.

Бр-р-р, бр-р-р, бр-р-р.

Спину Ядриэля сотрясла вибрация, и он отскочил. В заднем кармане звенел будильник. Он отодвинулся, выгнув спину, чтобы достать телефон, и неловкими пальцами выключил будильник.

– Господи. – Он прижал руку к груди. Сердце колотилось. В ладонь врезался острый край медали Джулиана.

Джулиан опешил, его рука все еще парила в воздухе.

– Мой будильник, – сказал ему Ядриэль, пытаясь отдышаться. Он получил несколько сообщений от Марицы, в которых та спрашивала, где они и когда он вернется. Он посмотрел на Джулиана. Портахе неудобно уперся в поясницу. – Нужно вернуться, иначе мы не успеем до полуночи.

Рука Джулиана упала на колени. Он снова посмотрел на воду. Ветер трепал его куртку. Он закрыл глаза и усмехнулся. Внизу грохотали волны. Лунный свет окрашивал его в оттенки синего. Контуры расплылись, как акварельные краски, вышедшие за границы рисунка.

– Ладно, patrón. – Сделав последний глубокий вдох, Джулиан соскользнул с капота. – Погнали.

Ядриэль неохотно сел в машину и помчал обратно в город. Океан слишком быстро исчез из зеркала заднего вида.

Все происходило слишком быстро. Даже если Джулиан был готов, то Ядриэль – нет.

С закрытыми окнами в машине было тепло. Они погрузились в легкую тишину. Через дребезжащие динамики сочилась медленная песня. Джулиан тихонько подпевал, постукивая пальцами по подлокотнику.

Ядриэль то и дело украдкой смотрел на него. Когда начался припев, Джулиан запел полным голосом – мягким и почти не попадающим в ноты. Ядриэль чувствовал, как на губах появляется улыбка. Пение Джулиана было ужасным, но очаровательным. Люди, которые без неловкости пели перед другими, были особой и редкой породой, к которой Ядриэль определенно не принадлежал.

Певец ушел в нижний регистр, и Джулиан больше не мог подпевать ему – слова захлебнулись в горле.

Ядриэль усмехнулся, и глаза Джулиана встретились с его глазами. Он улыбнулся в ответ, и в уголках его глаз образовались морщинки.

Ядриэль хотел бесконечно гнаться за закатом, чтобы не дать ему превратиться в рассвет.

Сколько еще после его ухода он будет вспоминать Джулиана и эту поездку? «Она стоила бессонных ночей впереди», – подумал Ядриэль.

Ядриэль припарковал «Стингрей» в паре улиц от кладбища, в первую очередь потому, что улица была забита машинами – все брухи соберутся здесь сегодня вечером на праздник, чтобы поприветствовать духов, – но также чтобы выиграть время, пока он не решит, как вернуть его Рио. Но этим он займется утром, а сейчас ему нужно было провести Джулиана через кладбище и вернуться в старую церковь.

– Просто веди себя естественно, – пробормотал Ядриэль, когда они подошли к воротам. Поскольку до Дня мертвых оставалось немногим больше часа, в воздухе было достаточно энергии духов, чтобы Джулиан мог пройти относительно незамеченным.

Двери были широко раскрыты, внутрь вливались люди. Мужчины стояли у входа, приветствуя входящих, а также не пуская на кладбище посторонних, которые могли забрести на празднование, решив, что это вечеринка по случаю Хэллоуина.

Войдя внутрь, они словно попали в другой мир из золотого света и цвета.

– Вау, – с благоговением выдохнул Джулиан.

Свечи освещали все дорожки и могилы, насколько хватало глаз. У изголовий могил, саркофагов и мавзолеев возвышались арки, искусно украшенные бархатцами. Над головой перекрещивались яркие баннеры из папель пикадо. Еще больше бархатцев и бордово-фиолетовых хризантем украшали дорожки и покрытые грязью могильные холмы. Прислоненные к надгробиям бутылки рома, начиненные перцем, должны были согреть кости вернувшихся предков. Кладбище бурлило энергией и возбуждением. В воздухе витало электричество, как перед грозой.

Все доступное пространство было заполнено изысканными офрендами. У одних алтари были скромными – всего лишь фото, свечи, копаловые благовония и пан де муэрто. Между тем другие воспринимали праздник как личный вызов и каждый год старались перещеголять друг друга. Некоторые алтари были высотой в семь ступенек и заполнены едой и напитками. На стенах колумбариев стояли большие портреты, написанные красками. Урны были завалены бархатцами; священные цветы в принципе украшали все возможные поверхности. К офренде молодой девушки был прислонен велосипед, покрытый ярко-оранжевыми цветами; из его спиц выглядывала ее фотография.

Пока они двигались по кладбищу, уши наполнялись криками на испанском. Воздух прорезали звонкие трели-грито – резкое «ай, ай, ай!», которое становилось все громче по мере прихода гостей; этими призывами они указывали духам дорогу домой. Крики усилились, и пламя ближайших свечей вспыхнуло от волнения. Золотые искры волнами осыпали бархатцы, словно во время светового шоу. Чем громче звучали крики, тем ярче сияли свечи.

Услышав довольный смех Джулиана, Ядриэль улыбнулся. Они пробирались сквозь толпу празднующих, где вперемешку были представлены и духи, и брухи.

Все были одеты по случаю. Три маленькие девочки гонялись друг за другом между надгробиями в пышных платьях из тюля и атласа. Парни были в красивых брюках и отглаженных рубашках, а девушки не скупились на развевающиеся юбки и замысловатые прически.

На пожилых мужчинах были священные украшения, передаваемые из поколения в поколение. Тяжелые плаги из нефрита и обсидиана свисали в растянутых мочках ушей. У пожилой женщины на груди был тяжелый нефритовый кулон в виде двуглавой змеи. А один из мужчин, которого вела молодая девушка, пришел в замысловатом украшении для носа из бирюзы и золота. С каждой его стороны свисало по колокольчику.

На ступенях церкви стояли отец Ядриэля и Лита – они приветствовали брух, входящих внутрь. Лита держалась царственно, гордо вздернув подбородок. Папа, напротив, выглядел растерянным и расстроенным. В перерывах между рукопожатиями и улыбками он, нахмурившись, изучал толпу глазами.

Ядриэль знал, что папа волнуется из-за него. Он до сих пор не написал и не перезвонил, и укол вины подсказывал ему немедленно достать телефон. Однако вместо этого Ядриэль натянул капюшон на голову. Придумать оправдание и извиниться он мог и позже. А сейчас ему нужно было закончить дело.