Ядриэль повернул голову. Джулиан с ногами забрался на капот машины. Он уперся подбородком в скрещенные руки, лежащие на коленях. Темные глаза устремились вверх.

– Лучший вид на звезды, – сказал он, сощурив один глаз и подняв ладонь вверх, складывая из редких звезд созвездие с помощью пальцев. Оранжевая дымка городских огней отогнала звезды к горизонту, где небо становилось чернильно-черным.

Ядриэль какое-то время молча смотрел на него, наслаждаясь мысленным образом Джулиана, его отца и брата, любующихся видом. Трое парней из восточного Лос-Анджелеса, наблюдающих за звездами в Малибу.

– А чьи это снимки? – спросил Ядриэль, перекатываясь на бок и подпирая щеку кулаком.

– Снимки?

– Ага. – Ядриэль кивнул подбородком в сторону кармана на приборной панели. – В машине.

– О! – Джулиан соскользнул с капота и залез в открытое окно. Раздался шорох, а затем он подскочил обратно к Ядриэлю. – Просто старые фотки нас с папой.

Ядриэль сменил позу. Они сели, скрестив ноги, лицом друг к другу.

– Это он, – сказал Джулиан, протягивая фотографию Ядриэлю. Он никогда не слышал, чтобы Джулиан о ком-то говорил с такой нежностью.

Отец Джулиана стоял по центру. Он был высоким и худощавым, с ежиком и редкими волосами на лице. Он сощурил глаза, блистая на камеру зубами – что-то среднее между улыбкой и оскалом. Он держал Джулиана и Рио на вытянутыхруках, демонстрируя силу перед зданием, в котором Ядриэль узнал автомастерскую.

– Он славный, – сказал Ядриэль, невольно улыбаясь.

– Да, он был добряк, – согласился Джулиан, просияв.

– Как его звали?

– Рамон, – ответил ему Джулиан, прокатывая «р» на языке.

На фотографии Джулиану было не больше десяти. Он согнулся пополам, прижав к себе колени, и, хохоча, свисал с руки отца. Рамон, должно быть, щекотал его: большая рука лежала на груди у Джулиана, а пальцы прижались к чувствительному месту под ключицей.

– Блин, – засмеялся Ядриэль, – посмотри на свои волосы! – У маленького Джулиана, в отличие от взрослого, на голове была копна тугих непослушных кудряшек.

– Чертовски фотогеничный, да? – ухмыльнулся Джулиан. – А вот Рио всегда немного стеснялся камеры.

Под другой мышкой отец держал Рио. Тот улыбался, но губы его были сжаты. Он вцепился в плечо отца, частично отвернув лицо от камеры к груди Рамона.

Ядриэль взял стопку снимков и пролистал остальные. На одном из них были Рамон и Рио, склонившиеся над откинутым капотом старого кадиллака. Рамон на что-то указывал, а у Рио был очень серьезный, прилежный вид. Тем временем в стороне от них Джулиан разъезжал на деревянной тележке, которую используют для работы, лежа под автомобилем.

Там были и школьные фотографии. Рио сидел с прямой спиной и при аккуратно повязанном галстуке, вновь улыбаясь сжатыми губами. У Джулиана, напротив, были прищурены глаза – он улыбался так, словно пытался показать все свои зубы сразу. Галстук выбился и согнулся, левый край воротника рубашки стоял торчком.

На другом фото они устроились в ряд на обочине. Джулиан и Рио сидели между Рамоном и Карлосом – человеком, который, по словам Джулиана, был совладельцем мастерской. Рамон сидел рядом с Рио, улыбаясь в камеру, в то время как Рио улыбался, глядя на него. По другую сторону сидел Карлос, подперев пальцем выпяченный подбородок и состроив бандитскую гримасу. Он оперся на Джулиана, который согнулся под тяжестью его руки и смеялся, пытаясь спихнуть его.

Ядриэль уставился на мальчика, сидящего рядом с Карлосом – мальчика с яркой улыбкой и непринужденным смехом, которому нравилось рассекать улицы Лос-Анджелеса на скейтборде и любоваться звездами с крыши корвета своего отца. Мальчика, готового пойти на все, лишь бы защитить своих друзей – безрассудного и блистательного.

Боль едва не поглотила Ядриэля целиком. Джулиан все еще был здесь, но телом Ядриэль уже оплакивал потерю.

Но он знал, что выбора не было. Никому не суждено быть духом, курсирующим между двумя мирами, и тем более это не должен быть Джулиан – мальчик из огня, превращенный в мороз. Ему суждено было гореть.

– Я совсем не так представлял себе последний день жизни, – сказал Ядриэль, возясь с медалью Джулиана на шее. – Но это… очень в твоем духе.

Джулиан посмотрел на него с прищуром.

– Э-э-э, спасибо?

– Я о том, что большинство бы провело последний день со своими семьями и друзьями. – Ядриэль подумал о том, как их сообщество собиралось вокруг человека в случае его или ее болезни, или старости, по мере приближения конца. Друзья и близкие держались рядом, заботясь о человеке. Женщины утешали и облегчали боль. Все предлагали свою поддержку, чтобы человек отправился в загробную жизнь в окружении близких.

– Это так депрессивно и скучно. – Джулиан нахмурился. – Не говоря уже о том, что никто из них меня не увидит и не услышит. Я уже умер. – Он пожал плечами. – Вот ты бы хотел так провести своей последний день? – спросил Джулиан. – С папой и братом? С Литой? Со всеми брухами?

– Боже, нет, – тут же ответил Ядриэль, удивив даже себя самого. Звучит кошмарно. Ядриэль ненавидел быть в центре внимания и в наилучших обстоятельствах. Даже день рождения был для него тяжелым испытанием. – Наверное, ты прав. – Он выглянул через ограждение. Пенистые волны поднимались и разбивались о пляж, насколько хватало глаз. По волосам пронесся порыв океанского воздуха. Ядриэль улыбнулся и вдохнул. – Украсть машину и уехать в закат – куда лучше.

– О да.

– Ты о чем-нибудь жалеешь? – У Ядриэля скрутило живот. Голос у него в голове требовал перестать задавать вопросы. Они бы только расстроили его самого еще больше. Он не привык к смерти как к чему-то конечному.

Но Джулиан лишь усмехнулся.

– Жалею? – Слегка покачав головой, он наклонился ближе. – Пф, не, – сказал он голосом чуть громче шепота, словно рассказывая Ядриэлю секрет.

– Может, не успел что-то сделать?

Улыбка исчезла.

– Есть парочка вещей.

Это была плохая идея. Слишком всеобъятно, слишком близко, но когда Джулиан наклонился вперед, Ядриэль не отпрянул назад.

Легкие Ядриэля сжались, словно он слишком много времени провел под водой.

Голос у него в голове твердил ему: «Перестань. Остановись. Это мутные воды, и баламутить их нельзя». Но куда более мощная сила потянула его вниз, как подводное течение.

Джулиан прищурился, лицо напряглось от концентрации. Он медленно поднес руку к лицу Ядриэля – близко, но не касаясь. В его штормовых глазах, что встретились с глазами Ядриэля, был вопрос.

– ¿Me dejas robarte un beso?[103] – спросил он мягко, с самым мучительно красивым колумбийским акцентом, который Ядриэль когда-либо слышал, – чистым и мелодичным, как песня.