Тигаки все еще помнила слова старейшины о том, что она сама – девушка Рогана. Словам старых людей надо верить, потому и сомнений быть не может, Роган ее будущая судьба. Вот, сидит сейчас и что-то тихо выговаривает своим братцам. А те – как дикие зверюги, зыркают глазами и вот-вот готовы укусить.

Чего им злиться? Позвали их в сухое, теплое убежище, накормили, защитили. Или они считали, что лучше строить стену под жаркими лучами беспощадного Светила?

То еще занятие…

Тигаки вздохнула и перекинула с плеча тяжелые пряди распущенных волос.

Роган ей нравился, действительно нравился. У него и глаза красивые, и лицо смелое и открытое. И сам он не промах. Дракона починил, из пустыни вывез, братьев спас. Все умеет, все может. Голодранец, конечно, никаких дорогих подарков мать от него не дождется. Но ведь сейчас война, сейчас многие остались без ничего. И ее собственная семья теперь, можно сказать, голая и босая. Вот эта убогая пещерка и островок с тремя драконами – все, что у них есть…

– Этих обормотов сколько не корми – все равно никого слушать не станут, – ответил Роган на предложение матери Еники.

– Как погибли ваши родители? – спросила мама.

– Давно погибли, еще до нападения на наш источник. Мама умерла сразу, как родился младший. А отец погиб в стычке с Городскими. Во время охоты погиб. И его дракон тоже погиб, и мы с братьями остались без дракона. Нас взяли к себе люди с Пристанища кочевников, есть такое поселение в Камлюках.

– Да, слышала о таком. Мимо него проходят караваны торговцев, – сказала Еника.

– Ага. Вот там мы и выросли. Там меня научили всему, что я знаю. Мой отец тоже был механиком и умел чинить драконов. И меня так вырастили. Наш клан у Вурногов занимался механикой. Мы не только драконов чинили, но и всякие нужные машины. Насосы, например, которые воду качали из источника в Пристанище. И так далее. Я много чего умею.

– Думаю, нам любое умение пригодится, – сказала мама Еника.

– Хотите, чтобы мы остались с вами? Мы можем остаться, мужские руки вам пригодятся, – настырно предложил неунывающий Роган.

– Конечно оставайтесь. Теперь лучше держаться вместе. Да и Тигаки моя тебе нравится, как я вижу, – тут же нашлась мама.

Тигаки фыркнула, Нгака прыснула от смеха, две младшие девочки оторвались от своих незамысловатых игрушек и уставились на Рогана.

– Я просто не хочу, Роган, чтобы ты ухаживал за моей девочкой без моего разрешения. А разрешение я пока не даю. Давай мы сначала посмотрим, что ты за человек, – пояснила мама свою позицию.

– Конечно. Да благословит нас всех Настоящая Мать, – тут же согласился Роган, скорчил самую серьезную рожу, сложил руки перед грудью и поклонился, будто самый воспитанный Вурног на всем свете. – Вы увидите, я очень сообразительный и умелый. Я много чего могу. И даже петь умею.

Роган засуетился, похлопал себя по многочисленным карманам – а в его штанах было столько кармашков, что Тигаки подозревала просто о неимоверной запасливости их хозяина – и выудил из одного из них странный деревянный инструментик со струнами и железными наклепочками по краям.

– Имуза, – пояснил он. – Сам делал. Она хорошо звучит.

Роган устроился поудобнее, и его пальцы коснулись струн.

Тигаки не раз слышала, как звучит имуза, – ее нежный, мягкий напев нельзя было спутать ни с чем, но за время вой ны успела отвыкнуть от музыки. До песен ли, когда приходится сражаться за собственную жизнь?

И теперь, сидя в тишине и теплом сумраке уютной пещеры, она смотрела на освещенное оранжевым пламенем очага лицо Рогана и с удивлением угадывала мелодию знакомой песни.

Роган пел красиво и правильно, его высокий мелодичный голос повторяло слабое эхо где-то в темном углу пещеры, и даже младшие девочки перестали возиться и уставились на певца.

– Разве можно петь эту песню? – тихо спросила Нгака.

– Можно, – заверил Роган. – Я знаю, многие считают ее предвестником беды, но теперь все не так. Это мы ведь владеем драконами, это наши машины, и мы их уже не боимся.

– Драконами Храма теперь никто не владеет, – мрачно заметила Тигаки.

И тут послышались шаги. Тигаки первая уловила их и выпрямилась, прислушиваясь. Роган поднялся, подобрался к двери и приложил ладонь к губам, призывая к тишине. Но Тигаки уже поняла, что это отец Мэй, и он шагает один. Он шагал слишком громко, четко припечатывая пятку к земле – типичная Городская манера ходить, особенно когда на ногах тяжелые ботинки с твердой подошвой, а не мягкие льёсы.

– Это Гайнош, – сказала Тигаки, а Роган понимающе кивнул и вернулся на свое место.

Дверь открылась, и обеспокоенный, злой Гайнош шагнул под темный свод пещеры.

2

У отца Мэй были точно такие же глаза и такая же манера говорить – медленно и четко, – как у его дочери. Он остановился у порога пещеры, сумрак скрывал его фигуру и лицо, но едва Гайнош произнес первые слова, как Тигаки снова подумала: до чего же могут быть похожи отец и дочь.

– Мэй не вернулась? – спросил Гайнош.

– Ее нет, – ответила мама Еника.

– Она улетела с Люком. – Гайнош всматривался в лица сидящих у очага, словно надеялся, что его дочь все-таки одумалась и вернулась к своим.

Тигаки слабо улыбнулась и кивнула. Она так и знала, она не сомневалась в этом.

– Люк прилетел? Он на каком драконе? – завопили близнецы, подскочив со своих мест и размахивая руками. – Он на Енси?

– Я думаю, что это был Енси, хотя я не мог хорошенько рассмотреть его морду, стемнело в лесу…

– Так по фигуре видно, – буркнул Ник, и весь его вид выражал явное расстройство.

Жак тоже вздохнул, но тут же поднял голову и повернулся к матери:

– Люк жив, и Мэй теперь с ним. И Енси тоже с ним. Они скоро совсем вернутся, ма. И у нас будет еще больше драконов, вот увидишь.

Успокоившись, братья уселись на потертые шкуры.

– Думаете, ваш Люк уже освободился от своих программ? – спросил Роган. – Теперь он стал свободным?

– Он и так был свободным. А то, что ты тут рассказывал – это все выдумки, – резко бросил ему в ответ Жак. – Драконы наши. И наш Люк ими владеет.

– Тогда почему он до сих пор не вернулся на остров? – не унимался Роган.

– Это не твоего ума дело, Вурног, – скривившись, ответил Ник.

Газек приподнялся, собираясь сказать что-то умное и резкое Нику, но Роган его остановил:

– Не будем ссориться, мальчики. Сядь, Газек, я сказал. И еще раз поднимешь свою задницу, я отколочу ее так, что пару ночей не сядешь. Ясно тебе, паршивец? – Роган повернулся к маме Енике, поклонился и извинился: – Вы уж простите меня и братьев за нашу невоспитанность. Братья слишком часто оставались сами по себе и утратили всякое понимание о культуре…