— То есть фактически ты меня использовал.

Джейк потянулся к моей руке, и я не отстранилась.

— Сначала так и было, Ридли. Но… — Он не закончил, и я была этому рада, потому что боялась услышать всякую ерунду о внезапно нахлынувших чувствах. Я знала, что на самом деле все так и было, но не хотела, чтобы наше сокровенное знание обрело форму слов. Они бы уменьшили значимость происшедшего.

— Если ты Чарли, а я Джесси, то что же произошло с другими детьми, которые пропали в том году? Кто они?

— Я не знаю. Мне так и не удалось разыскать их. Они исчезли. Возьми себя, к примеру. У тебя другое имя, другой номер социальной страховки. У тебя есть свидетельство на имя Ридли Кью Джонс. Со мной произошло то же самое. На мое имя, имя Харли Якобсена, выписано официальное свидетельство. Чарли, Памела, Брайан, Джесси, — их нет. Их настоящие родители мертвы.

Мне не показалось странным, что мы говорим о Джесси и Чарли в третьем лице. Ни Джейк, ни я не ассоциировали себя с пропавшими детьми. Я не могла себе представить, что когда-то была Джесси. Она была девочкой, чья судьба оказалась связанной с моей, но механизм этой связи был по-прежнему скрыт от меня. Джейк, судя по всему, ощущал то же самое.

— Я не понимаю. Этих детей похитили у родителей. Они появляются в другом месте, с другим именем, с другим номером социальной страховки, но как это произошло, мы так и не узнали.

— Я уверен, что к этому имеют отношение очень влиятельные люди, которые располагают и связями, и деньгами.

Джейк говорил без малейших колебаний, словно думал над этим не один раз.

— Уровень организации похищений вызывает большое удивление. Действовала целая преступная группировка.

— Но с какой целью? — спросила я.

— Когда я начал расследование, я решил, что речь идет о черном рынке. Я подумал, что детей бросали без документов, и кто-то пользовался этим, чтобы отбирать здоровых детей, снабжать их новыми свидетельствами о рождении и продавать богатым бездетным парам.

— Но ведь тебя не бросили. Твоя мать вернулась за тобой.

— Да, верно. Потом я узнал, что дети пропадали. Их никто не бросал, и это пошатнуло мою уверенность в первоначальной версии.

— Однако все они были пациентами клиники «Маленькие ангелы».

— Да, это их объединяет.

— А клиника «Маленькие ангелы» сотрудничала с кем-то в рамках проекта «Спасение».

— Вот именно.

— И что это нам дает?

— Нам еще надо обратить внимание на то, что все эти дети были частыми посетителями клиники. Когда маленьких детей привозят с травмами и ушибами, да еще неоднократно, наблюдающий врач обязан сообщить об этом в органы государственной опеки, так как эти дети становятся потенциальными жертвами жестокого обращения. Чарли бросали. У Джесси была сломана рука. Брайана привозили с переломом ноги, а у Памелы был вывих предплечья. Для столь маленьких детей такие травмы не характерны.

— Откуда ты это знаешь? Доктор Хаузер сказал, что не разрешил тебе прочесть досье.

— Он и не должен был говорить о том, что нарушил правила только потому, что его связывала дружба с Арни, правда?

Я улыбнулась. Значит, я правильно догадалась о характере доктора Хаузера по галстуку с танцующими медведями. Он все же пошел на уступку, так как это помогло бы восстановить справедливость, хотя ему и угрожали неприятности, узнай об этом кто-нибудь.

— То есть кто-то решил, что эти дети растут в неблагополучных семьях.

— Не кто-то, а твой отец, Ридли.

Джейк смотрел куда-то в сторону, наморщив лоб. Я оглянулась, чтобы увидеть, что привлекло его внимание, и вдруг заметила его черный «понтиак», грозный, как акула.

Джейк схватил меня и толкнул под стол. Он упал рядом со мной и крикнул официантке:

— На пол!

Она тут же подчинилась, словно привыкла к таким чрезвычайным ситуациям, и моментально исчезла за стойкой бара.

В тот же момент раздался звон стекла и оглушающе прозвучала автоматная очередь. Я никогда не слышала ничего более устрашающего. Весь мир превратился в калейдоскоп разбитого стекла и вспышек света. Вместе с Джейком, который тащил меня за собой, мы подползли к стойке, за которой рыдала на полу испуганная официантка. Я была настолько ошеломлена, что даже не плакала.

— Здесь есть черный ход? — крикнул Джейк, обращаясь к официантке.

Она кивнула и поползла на кухню. На плите подгорали яйца и бекон. Дверь была распахнута. Повар, судя по всему, спасся бегством. Все так же ползком мы покинули здание.

К тому времени, как мы оказались на заднем дворе, «понтиак» уже уехал. Джейк поднялся на ноги.

— Позвоните в полицию! — крикнул он испуганной официантке, которую все еще душили рыдания. — Спросите детектива Сальво.

Затем Джейк схватил меня за руку, и мы побежали. Стояло холодное солнечное утро.

* * *

Мы забежали в храм на Хикс-стрит. От громкой пальбы у меня заложило уши, а сердце выделывало такие кульбиты, что я с трудом дышала. Я ухватилась за руку Джейка, как утопающий за соломинку.

В храме было тихо. В первом ряду молилась старенькая леди в черном платке. Утренний свет проникал сквозь витражи, и яркие блики порхали по полу, как бабочки. Толстые свечи мигали в нефах. Здесь все дышало покоем и безопасностью. Кто посмел бы напасть на нас в церкви?

Джейк потянул меня в сторону исповедальни. Там была вывешена табличка с текстом, в котором сообщалось, что исповедь начнется в четыре часа после полудня. Я с облегчением вздохнула. Если бы мне пришлось исповедоваться, я бы не знала, с чего начать. Я тяжело опустилась на мягкое сиденье и коснулась Библии в черном кожаном переплете. На моих пальцах остался след от пыли. Джейк смотрел сквозь занавеску.

— Кто хочет нас убить? — с негодованием спросила я.

— Ридли, мы влипли. Кто-то хочет остановить нас, но я рассказал тебе все, что знаю сам, — тихо ответил Джейк.

— Но мне тоже ничего не известно.

Он посмотрел на меня, а затем вновь продолжил свое наблюдение. Я заметила в его руках зловеще поблескивающий полуавтоматический пистолет. До этого мне никогда не приходилось видеть оружие. Мне стало дурно.

— Что ты собираешься делать? — глупо спросила я.

— Защищаться, если потребуется.

Интересно, после стрельбы в церкви человек неминуемо окажется в аду, или же Господь сделает скидку на чрезвычайные обстоятельства? Я прислонилась к деревянной перегородке и только теперь поняла, насколько я устала.

— Но мне ничего неизвестно, — шепотом повторила я.

Я подумала о всех тех великолепных светских вечерах, обедах и балах, которые устраивал фонд Макса. На них присутствовала вся элита Нью-Йорка, имеющая отношение к миру телевидения, бизнеса и медицины. Я подумала и о том, сколько же денег собирал Макс во время таких мероприятий. Я размышляла о людях, которым эти деньги предназначались. Макс был одержим желанием помочь обездоленным детям и женщинам. Ни он, ни его мать не могли рассчитывать на такую помощь, поэтому он вырос в атмосфере ненависти и стал заложником собственной боли. Макс и мой отец всегда сокрушенно отзывались о несовершенствах государственной системы, обязанной защищать права женщин и детей. Правила связывали руки врачам, которые могли бы оказать помощь ребенку, находившемуся в опасности. Я много раз слышала, как разгоряченно проходили их споры, и всегда удивлялась тому, что у них при этом такие гневные и расстроенные голоса.