– Да, я знаю. Но я думал именно о вас. Персонально. Мы не подходим к подобным случаям с точки зрения иудейской идеологии. И вообще идеи идеологического мученичества нам чужды. Страдальцев во имя отвлеченных идей среди сефардов вы не найдете. И если вы обратили внимание, никто так легко не меняет убеждения, с легкостью переходя из одной партии в другую… Но зато когда дело касается вопросов семьи – тут мы стоим насмерть. И вот я – один из этих людей. Человек семьи. Для нас семья – это все. Это в нашей крови говорит Ближний Восток. Семья и честь семьи. Мы просто помешаны на вопросах чести. Влияние, сила – нас не интересуют, но честь… потому что ее в этой части света никогда не бывает слишком много. За это мы готовы на все… вплоть до убийства… в теории… я имею в виду… я не уверен, что вы хотели бы присоединиться ко мне… но вы ведь меня понимаете… я чувствую, что готов заплакать… прошу извинить меня, мистер Каминка… так уж получилось… наверное, я вам очень надоел…

– Благодарю вас.

– Благодарю от всей души. Такая вот вышла ночь. Никогда еще у меня не было такой ужасной бессонницы. Вы мне поверите, если я скажу вам, что когда Цви рассказал мне о вас, я ответил ему, что я точно такой же, как и твой отец, только еще хуже. Мы из поколения, до самой старости носящего в себе пламя… пожар эмоций, которые заменяют нам что-то иное… в возрасте, в котором происходит в итоге пожар души… пересмотр прежних ценностей. Кризис. Потому что долгие годы мы сдерживали себя, ибо были поколением конформистов. Поколением соглашателей… Вы согласны? А?

– В том смысле, что мы никогда не позволяли себе впадать в какой-либо кризис – так, как это позволяет себе сейчас молодежь и даже более взрослое поколение. А у нас в свое время не было впереди старшего поколения, способного остановить нас в случае чего-то, что сейчас является едва ли не ежедневной нормой для двадцати-, тридцати– и даже сорокалетних, которых мы сами и наша сегодняшняя жизнь разбаловала настолько, что они готовы считать кризисом все, что с ними происходит, – даже если это случается каждый день. Все это так не похоже на нас, вы согласны? Ведь мы в их возрасте не были такими?

– К сожалению, рядом с нами не оказалось никого, кто мог бы это сделать. Старики крепко держали нас на коротком поводке.

– Вы серьезно так думаете? Вы считаете это на самом деле интересным? Я так счастлив, что вы меня понимаете. Я человек не слишком-то образованный. Попросту говоря, неуч. Но я не могу не думать вообще, а когда думаю, то не могу не сравнивать того, что было тогда и что происходит теперь.

– Нет, это совсем не глубоко. Так, не мысли даже, а мыслишки. Самое начало. Что мне хотелось бы понять, так это почему все это новое… внутри нас… почему оно столь могущественно… и так разрушительно… понять, откуда берется вся эта боль, сопровождающая наше обновление… особенно когда я начинаю задумываться, когда с этим столкнутся – могут столкнуться мои девочки. Когда они узнают…

– Но им всего лишь по двадцать два. Что это за возраст – двадцать два? Мой отец, да покоится он в мире, в этом возрасте еще нещадно порол меня…

– Клянусь, это время от времени случалось. Но ведь это девочки. Я говорю сейчас обо всей семье. И о стариках, разумеется, тоже, поскольку они живут с нами вместе. Ваши, как я понимаю, все были убиты или, если кто уцелел, остались в Европе, а раз так, они не обременяют своими проблемами вашу жизнь. Вы живете с ними, если можно так сказать, в мире. Вы по сравнению с ними оказались намного сильнее и можете делать то, что считаете нужным. В настоящее время все связывают с ними лишь ностальгические воспоминания… но это, согласитесь, всего лишь ритуал… В субботнюю ночь вы надеваете кафтан, поглаживаете черные бороды… и все это выглядит довольно мило, но если бы в вашей гостиной вы нечаянно застали несколько десятков тех, кто неведомым образом ухитрился остаться в живых после гетто, – вы просто сошли бы с ума. Получили бы шок. А в нашем доме такое происходит ежедневно…

– Некоторые из них скончались совсем недавно. Пока мой отец не скончался в прошлом году, я виделся с ним практически ежедневно после работы. И мать моей жены живет с женой брата в Иерусалиме… не говоря уже о множестве теток, живущих и здесь и там, которые абсолютно в курсе всех дел, обсуждаемых в течение всего дня по телефону, которым они удивительно быстро научились пользоваться и теперь болтают непрерывно через всю страну. У меня есть одна тетушка, получающая счета за разговоры по телефону не менее двадцати тысяч фунтов в месяц, что равно зарплате директора не слишком маленького банка.

– Если вы принадлежите к той части человечества, которая обожает путешествия. Но это не я. Где мне довелось побывать? Три года тому назад мы провели месяц в Европе, и в конце я не мог дождаться дня, чтобы вернуться. Может быть, этим летом я попробую съездить в Египет на пару недель. Дело в том, что мы едим только кошерную пищу, а это тоже создает дополнительные трудности…

– Да. Я вас понимаю. Бесспорно. Но тогда – куда же? В Европе мы чувствуем себя совсем чужими, пусть даже я говорю по-французски. Но тамошний воздух, атмосфера, все время какая-то серость… кто знает, быть может, вскоре Ближний Восток распахнет для нас свои границы и мы сможем проводить свои отпуска среди арабов…

– Прошу прощения?

– Да. Когда придет Машиях, ха-ха!

– Но не следует совсем уж терять надежду. Если бы они хоть чуточку были более цивилизованны. Не могу выразить, мистер Каминка, насколько вы мне симпатичны. Насколько вы мне нравитесь. Я предчувствовал это с той первой минуты, когда узнал о вашем ожидаемом приезде. Это ведь я привез Цви в аэропорт субботним вечером, но я сам тогда не остался, поскольку не хотел создавать всем неудобства. Да и сейчас я долго сомневался, прежде чем постучать. То, что происходит в вашей семье, я принимаю так близко к сердцу… вчера, когда Цви взял меня с собой, позволив увидеть вашу жену… я был так тронут… я как раз думал тогда, насколько для человека тяжела эта ноша, его семья… и вдруг оказалось, что я в состоянии вынести и еще одну…

– Кто?

– Как его зовут?

– Джид? Он еврей?

– Ах, Жид… Француз.

– Гомосексуалист? Никогда о нем не слышал. Он что – известный писатель?

– Никогда не слышал о нем.

– Что? Он и на самом деле такое сказал? Ну, это уже слишком.

– Хорошо… но это не для меня. Я человек семейный… и из-за Цви… потому лишь, что я так к нему привязался… просто полюбил его… а вот теперь и вы тоже…

– Что я могу сделать?

– Я уверен, что у него есть будущее. Но он должен заглядывать вперед. Меня он тоже беспокоит. Иногда я даже сомневаюсь, подходит ли он для работы на бирже.

– Да. К сожалению, ему свойственно перепархивать с ветки на ветку. Это немного по-детски… но он еще так молод…

– И все-таки…

– И все-таки. Я уверен, что полезнее всего ему было бы поработать на каком-то определенном месте в банке. За банковским делом – великое будущее. Я мог бы найти ему такое место и следить за его продвижением… незаметно, с высоты своего положения… и не надо меня недооценивать, в банке я – сила… и одно мое слово весит очень много. Я мог бы заботиться о нем… подобно отцу… словно родной его отец… потому что, в конце концов, вы так далеко… в настоящее время, я имею в виду…