– Отлично. А теперь – спать. В конце концов, у нас для связи есть телефон. Спасибо за компанию. За проявленное, так сказать, терпение. Ты был ко мне так добр… Клянусь, я постучусь, как воробушек, и ты сразу проснешься…

– Иди же наконец спать. Впереди тебя ожидают нелегкие дни.

– Не беспокойся об этом, выключи лучше свет. У меня есть ключ. Когда буду уходить, дверь закрою. Ты что, не помнишь, как сам дал его мне месяц назад?

– Я знаю, что вернул его. Но я сделал для себя дубликат.

– На случай, если ты вдруг заболеешь и не в состоянии будешь подняться с постели.

– Разреши мне пока что оставить его у себя. С ним я чувствую себя много лучше. Я никогда не позволил бы себе войти, когда тебя нет дома. Ты можешь получить его обратно в любую минуту.

– Да.

– Нет.

– Может быть.

– Прекрасно.

– Не волнуйся. Я к тебе даже не прикоснусь. Может быть, если я посижу здесь и подумаю, это меня успокоит. Я снова становлюсь ребенком. Возвращаюсь обратно в детство.

– Спокойной ночи, дорогой. До завтра. Позволь мне в последний раз обнять тебя… последний поцелуй…

– Это не Цви, мистер Каминка, но с ним все в порядке.

– Все хорошо, мистер Каминка. Я его друг. Цви знает, что я здесь.

– Он сейчас заснул, но он в порядке. Мы немного поболтали.

– Нет. Какой Иосиф? Я – Рафаэль Кальдерон. Он никогда обо мне не упоминал? У нас небольшой совместный бизнес.

– Нет, я работаю в банке.

– Я случайно проходил мимо и зашел поболтать.

– Ра-фа-эль Кальдерон. Я заглянул к нему чтобы помочь… ну, например, с мышами…

– Нет, не волнуйтесь. Здесь обнаружилась мышка… ха-ха-ха. Мы сами видели ее пару минут назад. Цви обнаружил ее несколько раньше… с неделю… но никак не мог понять, где она прячется. А я сказал ему, что самое верное – это дождаться ночи и в темноте… его немного подташнивало, а я к таким вещам, как мыши, отношусь спокойно. Я вырос в старом еврейском квартале в Иерусалиме – и там никого мышами не удивишь…

– Да, обыкновенная мышь. Ничего особенного. Если хотите знать мое мнение, она живет здесь уже достаточно давно. Что, однако, странно, ведь надо было добраться до третьего этажа. Ведь это третий?

– Собака?

– А, собаку мы там видели. Я ее запомнил.

– В больнице.

– Я подвозил туда Цви во вторник.

– Кальдерон. Рафаэль Кальдерон.

– Нет. В их разговоре не участвовал. Стоял в стороне. Тогда-то я и обратил внимание на собаку. Большой жирный пес со спутанной шерстью.

– Да. Точно. Я подумал, что это больничная собака и она хорошо к нему относится.

– Она жила здесь? Тогда здесь не должно было быть мышей. Пес бы их распугал.

– Конечно. Как давно вы владеете этой квартирой? Если вы простите мне мое любопытство…

– Ну, хорошо, кое-что прояснилось. Но пожалуйста, не позволяйте мне надоедать вам. Уже очень поздно, и нет никаких шансов сейчас поймать эту мышь.

– Около трех. Что вы имеете в виду?

– Ваша жена? В каком смысле?

– Нет. Я держался в стороне и ничего не слышал. Я ничего об этом не знаю. А в чем проблема?

– Да. Цви несколько туманно упоминал… вы прибыли, чтобы разойтись?

– Прошу прощения?

– Да. Получить развод. Что-то в этом роде. Я никогда всерьез не обсуждал это с ним. А тогда я просто подвез его, потому что наш общественный транспорт…

– Каким образом?

– Я ничего не заметил. Она говорила довольно рассудительно. Поначалу я даже не представлял, где мы находимся. Я подумал было, что это нечто дома для престарелых, может быть хостес или что-то в этом роде. Я плохо знаком с севером страны, просто почти ничего не знаю…

– Да. Да. Под конец я все-таки сообразил, что это не дом для престарелых.

– Из Иерусалима. Старая иерусалимская семья. Третье поколение.

– Совершенно верно. До кончиков пальцев сефарды, можно сказать.

– И она тоже? Впервые слышу. Никто об этом даже не обмолвился.

– Половина? Со стороны матери? Как я этого не почувствовал? Я чувствую это всегда. Мне бы никогда это в голову не пришло… она абсолютно не похожа… как вы сказали?

– Не могли бы вы повторить…

– Так… Абрабанель. Ну, конечно. Весьма известная фамилия.

– Из Сафеда? Но подобная же ветвь имеется и в Иерусалиме. Как удивительно. Цви ни разу не обмолвился об этом ни словом. Это объясняет мне кое-что и обо мне самом. Значит, Цви является тоже в каком-то смысле… очень интересно! И очень приятно.

– Прошу прощения? Нет, я только…

– Моя речь? В каком смысле?

– Это странно, мои девушки тоже говорят мне, что я выражаюсь немного странновато.

– Иврит тоже, но не только. У меня была бабушка, которая говорила только на ладино[5].

– Исключительно иврит. Да, две девчонки.

– Они уже выросли. Сам не знаю, почему до сих пор называю их девчонками.

– Пошел двадцать третий. Они близнецы. Красивые, с прекрасной кожей, вам и в голову не придет, что они родились на Ближнем Востоке. А кроме того, они блондинки.

– К сожалению, я так и не был благословлен сыном.

– Прошу прощения?

– Характерное для сефардов? Не уверен, что сами сефарды так думают. Я полагал всегда, что все мы говорим на иврите.

– Как это? Я никогда не замечал.

– Да. Мы всегда обращаем внимание на то, как говорим. И на дикцию.

– Смешивание? Возможно, вы и правы.

– Я никогда не обращал на это внимания. В голову не приходило. Каждый говорит так, как привык с детства. Тут вы правы. Сегодня перемешалось все на свете. Мы живем сегодня в мире, где все перемешалось со всем.

– Только сейчас. И потому, что вы об этом упомянули. Сам я никогда о таком не задумывался.

– В основном – газеты. На книги у меня нет времени. Цви говорил мне, что ваша специализация – ивритская литература и сам иврит. Этим я объясняю вашу чуткость к слову.

– В отделении инвестиций. «Барклайс банк». Это один из филиалов банка «Дисконт». Но мне не по себе, что я держу вас тут. Просто некрасиво. Говорю честно. Цви говорил мне, насколько утомил вас перелет из Америки. Я помню, как он звонил своей сестре в Хайфу в воскресенье, звонил несколько раз, и каждый раз ему говорили, что вы все еще спите.