Франсуаза покорно подчинилась, и, когда Ксавьер коснулась ее пальцев, она ласково пожала их. Рука в мягкой лайковой перчатке с нежным доверием отдалась ей. В душе Франсуазы поднималась заря счастья, однако она еще не знала, надо ли и правда этому верить.

– Посмотрите, вон прекрасная брюнетка со своим силачом, – сказала Ксавьер.

Те держались за руки; голова борца едва возвышалась над огромными плечами, женщина громко смеялась.

– Я начинаю здесь чувствовать, что я у себя, – сказала Ксавьер, бросив довольный взгляд на террасу «Дома».

– На это у вас ушло немало времени, – заметила Франсуаза.

Ксавьер вздохнула:

– Ах! Как только вспомню старые вечерние улицы Руана вокруг собора, сердце у меня разрывается!

– Когда вы там находились, вам это не слишком нравилось, – возразила Франсуаза.

– Это было так поэтично, – сказала Ксавьер.

– Вы вернетесь повидать свою семью? – спросила Франсуаза.

– Обязательно, я очень рассчитываю поехать туда этим летом, – отвечала Ксавьер.

Тетя писала ей каждую неделю; в конце концов, они всё приняли гораздо лучше, чем можно было надеяться.

Внезапно углы ее рта опустились, и она стала похожа на немолодую много повидавшую женщину.

– В то время я умела жить, это потрясающе, как я могла все чувствовать.

Сожаления Ксавьер всегда таили какой-то упрек; Франсуаза перешла к обороне.

– Однако я помню, как уже тогда вы жаловались, что очерствели, – заметила она.

– Это было не так, как теперь, – тихо ответила Ксавьер и, опустив голову, прошептала: – Теперь я растворилась.

Прежде чем Франсуаза успела ответить, она радостно сжала ее руку.

– А что, если вам купить одну из этих прекрасных карамелек, – сказала она, остановившись перед розовым магазином, сверкающим, как крестильная коробка.

За стеклом медленно крутился большой деревянный поднос, предлагая алчущим взглядам финики с начинкой, засахаренные орехи, шоколадные трюфели.

– Купите себе что-нибудь, – настаивала Ксавьер.

– Ради прекрасного торжественного вечера не стоит отворачиваться, как в тот раз, – сказала Франсуаза.

– О! Одна или две карамельки – это не страшно, – отозвалась Ксавьер. – Она улыбнулась. – Эта лавка такая красочная. Мне кажется, я вхожу в мультипликацию.

Франсуаза открыла дверь.

– А вы ничего не хотите? – спросила она.

– Хочу рахат-лукум, – сказала Ксавьер. Она с восторженным видом разглядывала конфеты. – А если взять еще и это? – предложила она, показывая на тоненькие леденцы, завернутые в шелковистую бумагу. – У них такое красивое название.

– Две карамели, один рахат-лукум и четверть фунта пальчиков феи.

Продавщица сложила конфеты в пакет из тисненой бумаги, закрывавшийся розовым шнурком.

– Я готова покупать конфеты хотя бы ради пакета, – сказала Ксавьер. – Можно подумать, это кошель. У меня их уже с полдюжины, – с гордостью добавила она.

Она протянула карамель Франсуазе и сама откусила от желатинового кусочка.

– Мы похожи на двух старушек, которые радуют себя лакомствами, – заметила Франсуаза, – это стыдно.

– Когда нам будет восемьдесят лет, мы, семеня, потащимся в кондитерскую и перед витриной часа два будем с пеной у рта спорить о запахе рахат-лукума, – сказала Ксавьер. – Люди из квартала станут показывать на нас пальцами.

– А мы, качая головой, скажем: это уже не та карамель, что прежде! – подхватила Франсуаза. – И передвигаться мы будем такими же мелкими шажками, как сегодня.

Они улыбнулись друг другу; когда они бродили по бульвару, то охотно перенимали такую походку восьмидесятилетних.

– Вы не против, если мы посмотрим на шляпы? – спросила Ксавьер, останавливаясь перед шляпным магазином.

– Уж не хотите ли вы купить одну из них?

Ксавьер рассмеялась.

– Не то чтобы они внушали мне ужас, просто мне это не идет. Но я ищу для вас.

– Вы хотите, чтобы я носила шляпу? – спросила Франсуаза.

– Вам так пойдет одна из этих соломенных шляпок, – сказала Ксавьер умоляющим тоном. – Представьте свое лицо под ней. А когда вы пойдете на какое-нибудь шикарное собрание, то наденете вуалетку, завязав ее сзади большим узлом. – Глаза ее блестели. – О! Скажите, что вы так и сделаете!

– Меня это немного пугает, – сказала Франсуаза, – вуалетка!

– Но вы все можете себе позволить, – жалобно произнесла Ксавьер. – Ах, если бы вы разрешили мне одеть вас!

– Хорошо! – весело согласилась Франсуаза. – Вы подберете мне весеннюю одежду. Отдаю себя вашим заботам.

Она пожала руку Ксавьер; какой та могла быть милой! Следовало извинить перепады ее настроения. Ситуация сложилась не из легких, а она такая молодая. Франсуаза с нежностью взглянула на нее; ей так хотелось, чтобы у Ксавьер была прекрасная счастливая жизнь.

– Что вы в точности имели в виду, когда жаловались, что растворились? – ласково спросила она.

– О! Только это, – отвечала Ксавьер.

– И тем не менее.

– Ничего особенного.

– Мне очень хотелось бы, чтобы вы были довольны своим существованием, – сказала Франсуаза.

Ксавьер ничего не ответила, вся ее веселость разом исчезла.

– Вы, верно, считаете, что, живя в такой близости с людьми, отчасти теряешь себя, – продолжала Франсуаза.

– Да, – согласилась Ксавьер, – становишься полипом.

В голосе ее слышалась обидная интонация; Франсуаза подумала, что на самом деле ей, судя по всему, не так уж не нравилось жить в обществе. Она даже сердилась, когда Пьер с Франсуазой ходили куда-то без нее.

– Однако у вас остается еще много времени для одиночества, – заметила Франсуаза.

– Но это уже совсем не то, – отвечала Ксавьер, – это не настоящее одиночество.

– Понимаю, – сказала Франсуаза, – это всего лишь пустые промежутки, тогда как прежде все было наполнено.

– Вот именно, – с грустью сказала Ксавьер.

Франсуаза задумалась.

– А вам не кажется, что все было бы иначе, если бы вы попытались делать что-то самостоятельно? Это лучший способ не растворяться.

– А что делать? – спросила Ксавьер.

Вид у нее был совсем жалкий. Франсуазе от всего сердца хотелось ей помочь, но помочь Ксавьер было трудно. Она улыбнулась:

– Например, стать актрисой.

– Ах, актрисой! – отозвалась Ксавьер.

– Я вполне уверена, что вы ею станете, если только будете работать, – с жаром настаивала Франсуаза.