2

Резкий свет заливал белые потолки и белые стены. Мелькали белые халаты. Только лицо юноши, который вез Зою, коричнево темнело и из-под белой шапочки на шею прядкой спускались черные волосы.

Он вкатил Зою в комнату, тесную оттого, что в ней рядами стояли такие же высокие каталки. Зоя увидела своего врача «скорой помощи». Она стояла у письменного стола и что-то говорила другому врачу, молодому мужчине, который записывал ее сообщение. Потом она деловито поправила шапочку и повернулась, чтобы уйти.

Зоя собрала силы, приподнялась сколько могла и благодарно улыбнулась ей навстречу. Она понимала, что эта женщина, которая так спешила ей на помощь, сейчас навсегда уходит из ее жизни. Но врач не взглянула в сторону Зои. Она торопилась. «Некогда, некогда, некогда», — простучали ее каблучки.

А тот, возле письменного стола, не торопился. Он что-то писал, прислушиваясь к разговору в соседней комнате и поглядывая туда в открытую дверь.

За дверью Зое был виден краешек стола, на нем стаканы, какая-то коробка. Туда, отодвинув податливые каталки, прошли две молодые женщины. На их высоких прическах чудом держались белые шапочки. Разговор в комнате сделался оживленней и громче.

— Это я сама слышала, — старался всех перекричать высокий женский голос. — Он при мне сказал, что принципиально не признает двух букв алфавита — «С» и «З». Свадьба и Замужество.

— А потом?

— Она сшила себе два мини-платья, купила австрийские туфли и уехала в Сочи. Тогда он забыл все принципы и помчался за ней.

Раздался восхищенный возглас: «Надо же!» Потом хохот. И словно в ответ рядом с Зоей кто-то вдруг зарычал тяжким звериным голосом. Она повернула голову и увидела человека, лежащего на носилках возле стены. У него на темно-синем лице вместо глаза вздулся красный шар величиной в детский мячик. Скрежещущий шум, который Зоя бессознательно воспринимала как недостатки центрального отопления, исходил из его груди.

Все врачи должны были немедленно кинуться, чтобы оказать ему помощь! И молодой доктор встал, держа в руках исписанную бумагу, но пошел он к открытому проему двери:

— Чайничек-то включите. Остынет ведь.

Посередине комнаты на каталке лежала старушка. Ее маленькое, обглоданное временем личико не выражало ни боли, ни страдания. Она только слегка царапала одеяло пальцами, похожими на желтые когти.

Разговор в комнате продолжался.

— Мне нужно коричневые и обязательно на каблучке. Чтоб и в театр можно было сходить.

— Ой, я сто лет не была в театре! Как хочется!

— Что ж тебя Игорек не поведет? У него, кажется, брат артист.

— Игорю некогда. У него диссертация.

— Ну, Лопатина попроси. Он тебе не откажет.

Снова смех. И опять утробно закричал больной у стены.

— Доктор, нельзя же так. Сделайте что-нибудь, — сказала Зоя.

Он оторвался от своего стола, прищурился и спросил:

— Фамилия?

— Я не о себе говорю.

— А я вас спрашиваю, — сказал он сухо. И повторял за ней, растягивая слова по мере того, как записывал: — Бо-га-то-ва. Зо-я. Георгиевна. Возраст?

Она никогда не скрывала. Тридцать восемь.

— Специальность? Пе-ре-вод-чик. Место работы?

— Издательство технической литературы.

— Адрес? Домашний телефон? Ну все, — сказал он.

В этой комнате с Зоей было покончено, и неизвестно откуда возникший ангел, с темным ликом и черной прядкой волос, вытолкнул каталку в коридор и завез в небольшую сводчатую комнату. Хилая старуха в мятом жеваном халате отрывисто спросила:

— Заберет кто одежу?

Зоя не поняла.

— Ну, есть здесь родные? Муж или кто?

— Никого нет, — сказала Зоя, заранее ужасаясь тому, что ей предстояло снять с отяжелевшего неподвижного тела узкое платье, которое всегда с трудом стягивалось через голову.

Но, приговаривая что-то, явно не имеющее отношения к Зое: «И треплет и треплет языком, язычница заклятая. Я не посмотрю на твою наружность, язычница!» — дыша табачным и луковым перегаром, старуха ловко подкрутила платье валиком и стянула его с Зои:

— Подними пузо-то маленько, не ленись.

Потом она так же незаметно освободила ее от шин, от тугого резинового пояса, от белья.

Раздевалка почему-то была проходной комнатой. Через нее непрерывно взад и вперед сновали санитарки и санитары, врачи и сестры. Очевидно, это было нормально в мире, куда Зоя проникла по собственной вине. Теперь ей надо было молча и покорно принимать все порядки этого мира. И все-таки она сжалась и чуть не вскрикнула, когда в дверях встал высокий человек в ослепительно белом халате.

— Багровского не было здесь?

Старуха держала в руках розовую Зоину рубашку. Хоть бы догадалась набросить ее на голое тело. Нет. Расплылась в угодливой готовности послужить начальству.

— Не видела, Николай Никитич. Поискать?

— Не надо. Если зайдет — пошлите ко мне.

— Обязательно, Николай Никитич. Пошлю.

Мужчина помедлил, думая о чем-то своем, потом посмотрел на Зою и продолжал стоять, а она была перед ним нагая и прикрыться не могла.

Какой она показалась его мужскому взгляду? Или этот взгляд не был мужским? Прежде чем уйти, он покачал головой. Касалось ли это Зои?

— Ай-ай-ай… — жалобно сказала она.

— Велико дело, — огрызнулась старуха, — нужно ему больно. Он на это всякое насмотрелся — дай бог.

Она натянула на Зою неожиданно веселенькую ситцевую рубашку, усеянную голубыми цветочками, набросила на ноги тяжелый, застиранный до белесости теплый халат.

— Вот, гляди, я тебе сумочку под подушку кладу. Деньги там у тебя. Как бы чего не вышло.

Слишком долго старуха прилаживала сумку под тощую подушку, и только потом, когда темный юноша снова катил ее куда-то, Зоя сообразила, что надо было дать рублевку этой женщине, не причинившей ей ожидаемой боли. Но ее уже влекли по семи кругам, вздымали вверх в лифте-подъемнике, провозили по бесконечным сводчатым проходам. Путешествие закончилось перед плотно закрытыми дверьми, где ее провожатый, неожиданно улыбнувшись, сказал:

— Дальше мне хода нет. Рентген.

Чем можно было отблагодарить его за сочувственную улыбку, за силу молодых рук, за бережность, с которой он избегал толчков и сотрясений? Может быть, той же рублевкой? Но Зоя испугалась его интеллигентного вида и, пока колебалась, очутилась в зале, где над широкими столами нависали трубки гигантских микроскопов, низенькая толстая санитарка раздраженно кричала:

— Да разве я одна эдакие туши могу поднять!

— Ну уж, и туша, — обидчиво сказала Зоя.

— Я — женщина, — не обращая на нее внимания, утверждала санитарка.

— Немедленно прекратите! — оборвал ее твердый голос. Врач — немолодая, строгая — подошла к каталке. — Берите больную за ноги, — скомандовала она.

Зое стало неловко.

— Не беспокойтесь, я как-нибудь сама…

— Мне ваша самодеятельность не нужна.

Почему они не могут быть помягче, поласковей с больным, истерзанным человеком? Зоя закрыла глаза. Ее перевалили на стол. Женщина отошла. Трубка над Зоей слегка качнулась, снизилась,