Граната взорвалась и снесла верхнюю половину мишени.

— А что это было? — спросил Найтингейл. Он далеко не всегда одобрял мои отступления от жестких правил, которые он установил для отработки заклинаний. Его девизом было «Дурные привычки могут привести к гибели».

— Скинни-граната, — ответил я. — Берете «Скиндере» — как в связке «Люкс-Импелло-Скиндере», только в конечной точке получаете не источник света, а взрывчатый снаряд.

— Скинни-граната? — поднял брови Найтингейл.

— От слова «Скиндере», — пояснил я.

Мой наставник покривился.

— Каким образом вы рассчитываете время?

— Чаще всего наугад, — признался я. — Провел несколько экспериментов и установил, что время варьируется от десяти секунд до пяти минут.

— И вы не можете точно определить, в какой момент произойдет взрыв?

— По правде говоря, нет.

— Могу ли я привести хоть какой-то довод, который заставил бы вас отказаться от этих несанкционированных экспериментов? — проговорил Найтингейл.

— Честно? Думаю, нет, — ухмыльнулся я.

— И вынужден спросить вас, — продолжал он, — там, в «Трокадеро», вы ведь использовали «Импелло» — а почему не огненный шар?

— Я не хотел ее убивать, — ответил я, — и потом, «Импелло» у меня пока получается увереннее всего остального.

— Но вы же понимаете, что она нужна была только для отвода глаз, а Александер Смит был убит двумя малокалиберными огненными шарами, попавшими в грудь? — проговорил Найтингейл.

— Я решил, что это пулевые ранения.

— Правильно, он и использовал такие огненные шары, чтобы раны выглядели как огнестрельные.

— Хотел сбить криминалистов с толку, — протянул я. — Хитер, черт бы его побрал!

Потом он, вероятно, покинул здание в то самое время, когда вы преследовали Бледную Леди на улице.

Я бросил еще один огненный шар, который разорвал мишень пополам.

— Гораздо лучше, — одобрительно кивнул Найтингейл, — только нужно увеличить скорость. Если враг будет видеть, как в него летит шар, то лучше уж попросту таскать с собой пистолет и стрелять из него.

— А почему, кстати, мы не используем пистолеты? У вас же их полно.

— Ну, во-первых, — начал Найтингейл, — в последние годы для этого требуется заполнять поистине изнурительное количество документов. Потом, необходимо обеспечивать уход за оружием и его сохранность, а также иметь некую уверенность, что не забудешь его в общественном месте, скажем, в метро. К тому же огненный шар практичнее и ударная сила у него больше, чем у самого лучшего крупнокалиберного пистолета.

— Серьезно? — спросил я. — Даже если это «магнум» сорок четвертого калибра?

— Несомненно.

— А какую самую крупную цель вы поразили огненным шаром?

— Думаю, это был тигр, — сказал Найтингейл.

— Гринпис вас бы не похвалил, — усмехнулся я, — это же исчезающий вид.

— Нет, это был другой тигр, — пояснил наставник. — «Панцеркампфваген зехс аусф Е».[54]

Я ошеломленно вытаращил на него глаза.

— Вы подбили «Тигр» огненным шаром?!

— Строго говоря, два, — сказал Найтингейл. — Должен признать, что на первый ушло три шара — один, чтобы обездвижить гусеницы, один для смотровой щели и один для командирского люка. Качественно подбил, что и говорить.

— А второй?

— С ним у меня не было времени на особые изыски, поэтому я просто фронтальным ударом послал шар туда, где башня соединяется с корпусом. В этом танке, очевидно, везли боеприпасы, потому что он взлетел на воздух, словно целая фабрика пиротехники. Башню оторвало начисто.

— Это произошло в Эттерсберге, да?

— Это был последний бой в Эттерсберге, — помрачнел Найтингейл. — Мы уже отходили, как вдруг из лесополосы появился взвод «Тигров». Мы не знали, что у немцев осталось что-то помимо тылового эшелона, и им удалось застать нас врасплох. Я был в арьергарде и должен был их остановить.

— Вам повезло, — пробормотал я. Но мозг мой безуспешно пытался усвоить тот факт, что огненные шары Найтингейла пробивали броневую сталь толщиной в несколько дюймов. А мои с грехом пополам ломают картонные мишени.

— Никакого везения, — отрезал Найтингейл. — Только упорные тренировки.

Наша тренировка продлилась до ланча — а после него меня ожидала весьма увлекательная работа с документами. Среди них был один особенно длинный протокол, в котором я должен был объяснить, как ухитрился потерять дорогостоящий пистолет-электрошокер Х26 и что сделал с гарнитурой «Эрвейв», начинка которой превратилась в мелкий песок. Сочинение презентабельного объяснения заняло довольно долгое время, и ближе к вечеру, когда позвонила Симона, я только-только освободился.

— Я сняла номер в отеле, — сообщила она и назвала адрес: рядом с Аргайл-сквер.

— Во сколько встретимся?

— Да я уже жду тебя. Голая и вся во взбитых сливках.

— Серьезно?

— Ну, честно говоря, сливки-то я уже съела, — призналась она, — но ты же понимаешь, важна сама идея.

Аргайл-сквер находится примерно в пятнадцати минутах ходьбы от «Безумия». Двадцати, если надо еще зайти в мини-маркет и купить пару баллонов взбитых сливок: подготовиться имело смысл.

Отель оказался самый простой, двухзвездочный. Но кровать была широкая и крепкая, белье на ней свежее — и еще в номере имелся крошечный совмещенный санузел. Стены, правда, были тонковаты — но мы это обнаружили, только когда из соседнего номера застучали, призывая нас вести себя потише. В тот последний раз мы превзошли сами себя — длилось это, по-моему, часа два и на следующий день обеспечило нам обоим странноватую походку.

Потом мы остались в этой жесткой, но удобной кровати и уснули под извечную лондонскую колыбельную, состоящую из полицейских сирен, гудков автомобилей и кошачьих серенад.

— Питер, ты не передумал насчет завтра? — спросила Симона.

— А что насчет завтра?

— Я про выступление твоего папы, — напомнила она, — ты сказал, что мне тоже можно прийти, помнишь?

— Можем встретиться прямо там, — сказал я.

— Хорошо, — шепнула она и мирно уснула в моих объятьях.

У Кэмденского рынка есть одна интересная особенность: никто и никогда не планировал его строительство. Кэмден-таун, до того как его поглотил Лондон, был известен в первую очередь благодаря постоялому двору под названием «Матушка Красный Чепец». На пути в дикие дебри Миддлсекса он служил последним пунктом, где еще можно было приобщиться к пиву, гонорее и разбою. В начале девятнадцатого века серьезные господа во фраках и с пышными бакенбардами заложили здесь восточный рукав канала Регента, к северу от постоялого двора. Я говорю «господа заложили», но на самом деле это проделали две тысячи дюжих ирландцев, которые благодаря своей работе на канале прославились как специалисты по судоходству на внутренних водных путях — а проще говоря, как землекопы. Они, а также те землекопы, пришедшие им на смену, как раз и стали создателями трех главных столпов развития инфраструктуры, которые характеризуют историю технического прогресса: каналы, железные дороги и автомобильные шоссе. Я знаю это потому, что, учась в начальной школе, сделал из пластилина модель того района и был вознагражден золотой звездочкой, похвальной грамотой и лютой ненавистью Барри Седжуэрта, дворового хулигана и вечного неудачника. Рядом с Чок-Фарм-роуд были построены два здоровенных шлюза, которые и дали название рынку — Кэмден-Лок.[55]Вдоль канала тянулись бесконечные склады и широкий торговый ряд, выстроенный из дерева.