— Ну, вроде того.

Каретный сарай, конечно, не самая лучшая вписка, но я категорически не хотел знакомить Симону с Молли, тем более учитывая настроение нашей домоправительницы. Не обратив никакого внимания на две моих главные ценности из разряда бытовой электроники, Симона сразу прошла в мастерскую, туда, где в потолке было прорезано окно.

— Кто это? — спросила она, показывая на портрет обнаженной Молли на шезлонге и с вишнями.

— Она работала здесь много лет назад, — ответил я.

Симона бросила на меня озорной взгляд.

— Отвернись, — скомандовала она, — и закрой глаза.

Я подчинился. Позади меня послышалось тихое шуршание снимаемой одежды. Потом сдержанное ругательство, потом звук расстегивающейся молнии, стук подошв туфель по полу, шорох шелка, соскальзывающего с кожи. Потом последовала долгая пауза, закончившаяся скрипом старой мебели — Симона устраивалась поудобнее.

— Можешь повернуться, — сказала она.

Она полулежала на шезлонге, обнаженная и прекрасная. Вазочки с вишнями под рукой не было, и она просто запустила пальцы в спутанную гриву своих темных волос. Она была такая соблазнительная, что я даже не знал, с чего начать.

А потом я увидел в уголке ее рта маленькое красное пятнышко, вроде винной родинки. Я подумал, она испачкалась чем-то, когда ела, но, пока смотрел на это пятно, оно вдруг прорвалось, и челюсть с отвратительным хрустом раскололась. Неровный треугольник кожи оторвался с лица, обнажая мышцы, жилы и кость. Кость лопнула, и отвалившаяся челюсть повисла, как у сломанной куклы.

— Что такое? — спросила Симона.

Ничего. Ее лицо снова стало прежним, круглым и красивым, но улыбка угасла оттого, что я отшатнулся назад.

— Питер?

— Прости, — выдохнул я, — сам не знаю, что на меня нашло.

Опустившись на колени рядом с шезлонгом, я бережно подложил ладонь под щеку Симоны и слегка сжал. Кости внутри были целыми и твердыми, и это успокаивало. Я поцеловал ее, но она уклонилась.

— Что-то случилось?

— Одно неприятное происшествие, которое разруливал в том числе и я, — ответил я. — Были жертвы.

— О, — выдохнула она, обнимая меня, — что случилось?

— Мне нельзя рассказывать, — сказал я и скользнул ладонью по ее бедру, надеясь, что это ее отвлечет.

— Но если бы было можно, ты бы мне рассказал? — спросила она.

— Конечно, — кивнул я.

И, разумеется, соврал.

— Бедный ты мой, — прошептала она, целуя меня.

Теперь, когда я крепко прижимал ее к себе, жутких галлюцинаций больше не было. В какой-то момент шезлонг угрожающе заскрипел под нами, и я даже услышал треск ломающегося дерева. Мы поспешно поднялись, но только для того, чтобы я кинул на пол несколько подушек и поверх них плед. Потом Симона толкнула меня, и я упал на спину, а она оседлала меня и… все было резко, страстно и просто восхитительно, и потом она в изнеможении опустилась мне на грудь, мокрая и скользкая, словно рыбка.

— Вот странно, — сказала она, слегка отдышавшись. — Вообще-то я никогда не отказываюсь, когда зовут погулять. Но с тобой мне совсем не хочется никуда идти.

Скатившись с меня, она скользнула ладонью по моему животу и ниже, мягко обхватила яйца.

— А знаешь, чего мне сейчас хочется? — мурлыкнула она.

— Пирожные в холодильнике, — ответил я.

У меня снова встал, и я направил ее ладонь выше.

— Ты просто чудовище, — сморщила она нос. Несколько раз двинула пальцами вверх-вниз, словно проверяя мою готовность, потом наклонилась, быстро поцеловала головку. Встала и направилась к холодильнику. — Япошки, конечно, хорошо готовят, — сказала она, — но в сладостях, я тебе скажу, они ничего не понимают.

Позже, совершенно измотанный, я тем не менее не мог уснуть и лежал рядом с Симоной под окном в потолке, глядя, как дождь заливает стекло. Симона снова положила голову мне на плечо, по-хозяйски закинула ногу на мое бедро и еще обняла за талию — словно хотела быть уверена, что я никуда не смоюсь посреди ночи.

Я не плейбой, но раньше мои отношения с девушками никогда не длились дольше трех месяцев. По мнению Лесли, мои бывшие чувствовали, что после определенного момента мой интерес к ним начинал ослабевать, а посему старались бросить меня первыми. Мне это виделось несколько иначе, но Лесли божилась, что может запросто составить календарь моей личной жизни. Циклический, уточняла она, как у майя, — и с аналогичным апокалипсисом в конце. Лесли иногда обнаруживает просто потрясающую эрудицию.

С другой стороны, думал я, глядя на Симону, уютно устроившуюся у меня под боком, даже при самом плохом раскладе у меня есть еще два месяца. Потом, разумеется, та часть моего сознания, в которой всегда живет полицейский, снова задалась вопросом, не причастна ли Симона к смертям джазменов. В конце концов, она же жила с Сайресом Уилкинсоном. Правда, Генри Беллраш на момент своей гибели жил с женой… И вот еще более интересный вопрос: если Симона действительно создание ночи и соблазняла музыкантов с тем, чтобы потом выпить из них жизненную энергию, зачем же она спит со мной, которому не досталось не только отцовского таланта, но даже и вкуса к хорошей музыке? Да и на тех фотографиях сорок первого года я ее не видел.

На самом деле в колледже нам читали лекцию на эту тему, и большинство успешно пропустило ее мимо ушей, так как она не входила в темы зачетов и эссе. Но я все же припомнил, что лектор предупреждал нас о возможности быстрой трансформации естественных инстинктов полицейского в неконтролируемую паранойю. Жизнь — невероятно сложная штука, говорил он, и совпадения будут подстерегать вас на каждом шагу. «Если утром подозрения будут мучить тебя по-прежнему, — сказал я себе, — ты просто проверишь ее алиби по всем подозрительным смертям прошлого года». Ничто ведь так не укрепляет отношения, как допрос с пристрастием во время завтрака.

Подумав так, я погрузился в сон, а утром, обнаружив, что Симона с первым лучом солнца улизнула, оставив меня сладко спать, понадеялся, что это не было дурным предзнаменованием.

В то утро меня вызвали в Центр Джона Пила в Хендоне, где два офицера отдела профессиональных стандартов должны были со мной «побеседовать». Беседа проходила в переговорной, за чаем, кофе и относительно съедобным печеньем из «Сейнсбери». Короче, вполне цивилизованно. Установив, что у меня была официальная причина находиться в тот день и в то время на соответствующем этаже участка Центрального Вест-Энда, они принялись задавать мне вопросы относительно погони за подозреваемой до центра «Трокадеро» и ее последующей гибели вследствие падения с балкона верхнего этажа. Запись камер видеонаблюдения была, видимо, очень четкой: меня не было рядом с подозреваемой, когда она упала за перила, и, соответственно, я не мог ни столкнуть ее туда, ни, напротив, удержать ее и предотвратить падение.

Удовлетворившись моими показаниями, офицеры разрешили мне вернуться к работе, но предупредили, что только начинают расследовать данный случай.