Расстрел Л.П.Берия они восприняли уже равнодушно. Но жалели, что к власти пришёл Н.С.Хрущёв. В то время последышами наркома НКВД среди народа был запущен слушок, что это не его настоящая фамилия, а он на самом деле еврей. И это-то с такой ряхой?!

Но на волне недавней, ещё не забытой сталинской борьбы с космополитизмом, слушок получил поддержку в бывшей крестьянской, потенциально черносотенной, среде обывателей.

Как её яркие представители, Бармины положительно относились к политике И.В.Сталина по уничтожению еврейских чиновников, так как те, по мнению доморощенного историка В.А. Бармина, нанесли много вреда русскому народу. Сюда он относил и раскулачивание, и продразвёрстку, и террор военного коммунизма, и голод, и обман НЭПа. Всё валил в одну кучу.

По мнению В.А. Бармина, дальнейшая жизнь показала, что Н.С. Хрущёв ничего не сделал хорошего для русского человека. Хотя смог упрекнуть того лишь в передаче Крыма (своей всё-таки) Украине, и северо-западных земель нынешнего Казахстана с исконно русской рекой Урал. Также он вменял тому в вину, и с чем тоже нельзя было поспорить, и уничтожение частного сельского хозяйства, и доведение страны до продовольственного кризиса, хотя и этому имелись вполне объяснимые, объективные причины.

Видимо Вячеслав Александрович всю свою жизнь прожил в старом купеческом, или более новом, сталинском доме, и не знал, не ощущал радости миллионов сограждан от быстро полученного такого заветного и долгожданного жилья в «хрущёвках»! – решил историк и писатель.

Ставя всё и всех на одну доску, эмоционально мешая всё в кучу, Вячеслав Александрович пытался доказывать этим свою правоту.

Но Платон далеко не во всём с ним был согласен. Выражая своё мнение, он ловил старшего товарища или на не знании истории, или на коварном лукавстве, как будто перед ним сидел современный молодой человек, а не ветеран – бывший лектор Всесоюзного общества «Знание», к тому же имевший доступ к закрытым для масс материалам ТАСС.

Особенно В.А. Бармина занимал сейчас вопрос отсутствия хорошего генофонда нации. Ибо, опять-таки, по его мнению, за всё время существования Советской власти были физически уничтожены самые лучшие люди из населения России. Из чего он сделал вывод, что «большевизм» за семьдесят лет сильно ослабил русский народ как материально, так и морально.

Выходит, я сейчас имею дело не с одним из лучших представителей генофонда страны, к тому же материально и особенно морально сильно ослабленным! – сделал вывод из его слов Платон.

Из этого можно сделать и вывод, что всю свою жизнь при Советской власти Вячеслав прожил беспринципно, иной раз даже безнравственно, вынужденно подчиняясь правилам чужой и чуждой ему игры.

А теперь, на склоне лет, он почувствовал и понял это, обратившись за спасением своей души к Богу. Теперь он стал говорить то, что всегда думал, став внутренне свободным, то есть, самим собой, а в своих грехах обвинять не себя, а коммунистов, коим и сам был долгое время, целых тридцать лет?! – и это было непонятно Платону.

Я то, например, при любой власти всегда был и оставался самим собой, во всяком случае, старался. А тут? Удобная, чёрт побери, позиция! Я, В.А. Бармин, «белый и пушистый», а в грех, меня ввели неверные, как и всю страну. А членство в КПСС? А прелюбодеяния? Вот так значит, власть сгибала слабых людей в бараний рог, и вила из них верёвки, которыми их же и связывала! – молча спрашивал сам себя Платон после разговоров с Вячеславом Александровичем.

А ведь Вячеслав Александрович Бармин поначалу показался Платону человеком цельным, основательным, с глубоким, исторически крепким, моральным стержнем, основанном на вековом развитии российского крестьянства.

Он и был таким, унаследовав всё это не только от отца, но и от матери, тоже яркой представительницы старорусского зажиточного крестьянства.

Её отец, 1870 года рождения, имел хорошее хозяйство в деревне Сокольники Тульской области, шесть дочек и двоих сыновей. Старшие двое его сыновей, женившись, не ушли из семьи, а стали гарантом её возрастающей экономической мощи. Продолжая вместе работать, также все вместе построили рядом для их новых ячеек и новые дома. Во всём их большом хозяйстве в то время было по четыре коровы и лошади, несколько овец и коз, большое количество кур и гусей. Одних только родственников по большим праздникам собиралось до полусотни.

В общем, обходились они исключительно своим трудом, то есть, были зажиточными середняками. Им бы жить, да радоваться новой жизни. Но, как всегда, не обошлось без завистников, и при раскулачивании произошла трагедия. Одна из дочерей, Ольга, вышла замуж за бедняка, который в тридцатые годы выбился в местные руководители благодаря своей активности. А, как известно, чем ничтожней человек, тем он активней.

Вот тот, пользуясь своим служебным положением, и отомстил тестю за его не согласие в своё время на его брак с Ольгой, практически отняв у него всё.

И шестидесятилетний старик, которому было очень больно осознавать бесповоротность и несправедливость происшедшего, был вынужден переехать в Москву к дочерям, у которых у самих были не очень-то хорошие условия жизни. От горя он прожил ещё всего два года.

Но все его шесть дочерей, включая Марусю, вышли замуж довольно удачно.

Но четверо из них во время войны потеряли своих мужей, повторно уже не выйдя замуж, а муж пятой ещё давно был посажен в тюрьму, как нэпман. Поэтому всем им, рождения 1900 – 1910 годов, как раскулаченным не имевшим специального образования, пришлось всю жизнь самим работать на тяжёлых работах. Их же детям досталась более счастливая и удачная доля.

И только одна мать Вячеслава Александровича – Маруся, прожила удачную и счастливую жизнь.

По приезде из Финляндии, они с мужем в сорока километрах от Москвы купили хороший дом с печкой. Соскучившиеся по крестьянской жизни, заботам и быту, они отдыхали там с апреля по октябрь и душой и телом.

Маруся всегда была инициатором совместных с её родственниками дружных посиделок. Вместе отмечали не только дни рождений, справляли свадьбы, но и отмечали все праздники, как советские, так и особенно церковные. В семье был баян, поэтому пели и плясали вдоволь. В зависимости от достатка была и закуска, хотя пили не много, ссор и тем более драк никогда не было.

В такой обстановке и прошли детство и юность Вячеслава Бармина.

Он ещё помнил бомбоубежища военной Москвы, откуда по известным причинам семья не выезжала.

Отец кормил раненых в госпиталях.

Поэтому, имея доступ к изобилию продуктов, он естественно не мог позволить своим домочадцам голодать.

Применяя крестьянскую смекалку, ни мало рискуя, он приносил домой излишки от им же, как мастером своего дела, и сэкономленного.

Однако дров и керосина не хватало, как и всем.

Но особенный след в его детской памяти оставила трёхгодичная жизнь в Хельсинки. Там он даже видел, прогуливавшегося по соседнему с посольством парку, барона Маннергейма, жившего по соседству.