график мужчины, и так доверху забитый всевозможными древними руинами, наследиями и турнирами.

Однако теперь... Теперь такой шанс упускать было нельзя. Не ради самого мужчины, разумеется.

Фан Линь повернулся и взглянул на Маю, которая сражалась против странного ледяного монстра. В последнее время мелкая Гу творила всё более непонятных созданий, — она как ребёнок рисовала пальчиками кривых монстров. Сейчас Мая, например, воевала против непонятной ящерицы с большими задними ногами и маленькими передними лапками. И где только мелкая Гу углядела такое чудо?..

Фан Линь присмотрелся к лицу Маи. Девочка выглядела необыкновенно напряжённой. Она держала меч обеими руками и пристально смотрела на своего врага.

Мужчина догадывался, почему Мая вдруг стала такой серьёзной. Причин было две. Во-первых, перед нею теперь маячила битва против своего двоюродного братца, Тан Чжаня... А во-вторых, ещё раньше этого, девушке придётся снова повидать свою семью. Клан Тан наверняка отправил в долину Тысячи Будд приличный контингент своего юного поколения, — волей-неволей им придётся пересечься. И учитывая, что девушка от своей семьи сбежала, причём в такую даль, встреча обещала обойтись без тортика.

Фан Линь покачал головой и вернулся в зал. Сейчас он был девушке не нужен. Потом — да, но сейчас ей лучше было побыть наедине со своими чувствами и странной ящеркой.

У самого же мужчины намечался другой разговор. Он поднялся по лестнице в кухню. Хань Инь ушла после того, как передала своё послание, и теперь в помещении была только Цинь Жуа. Женщина сидела за столом, на котором стояла большая и наполовину пустая бутылка вина. Цинь Жуа положила свой правый локоть на стол, упёрлась щекой в правую руку и смотрела на бутылку, помешивая в руках чашечку и то и дело немного из неё выпивая. Губы женщины были алыми и блестящими от вина.

Фан Линь молча уселся напротив неё. Цинь Жуа сделала ещё один глоток.

— Пьянствуем среди дня? — спросил мужчина.

Женщина взглянула на него безучастно исподлобья, а потом выпила ещё немного.

— Есть о чём поговорить?..

— Нет, — она замолчала, а потом добавила с горькой улыбкой: — Это семейные дела... А значит личные.

— А я значит чужой? — усмехнулся Фан Линь и откинулся на стуле.

— Я спала с тобой только по пьяни.

— И сейчас ты трезвая?

Цинь Жуа улыбнулась стаканчику, выпила ещё и сказала:

— Нет...

Женщина прикрыла глаза, словно собираясь с мыслями, и тихо проговорила:

— Я её не очень люблю... Мою мать...

142. Разгребая Прошлое

Цинь Жуа рассказала Фан Линю историю своей семьи... Правда, для начала мужчине пришлось выпить, — женщина настояла, что если она пьяная, то и ему трезвым быть не полагается, — Фан Линь покорно налил себе половину чашечки. Служанка добила оставшуюся половину и начала свой рассказ.

...Мать Цинь Жуа происходила из одного довольно влиятельного клана. Аж второго ранга, — точно, вспомнил Фан Линь. Клан Хань... Действительно, был такой.

Девушка росла в роскоши, в достатке, в окружении всех материальных благ... Она была натурой защищённой, взлелеянной в тепличных условиях, мечтательной и глупой птичкой. И однажды ей наскучила её золотая клетка.

Цинь Жуа не имела понятия, что именно тогда произошло и как оно так вышло, но однажды её мать сбежала из своей семьи. То ли по глупости, то ли это были искреннее чувства была любовь, но она отказалась от своих регалий ради жизни с простолюдином, которого полюбила.

Вся семья девушки была в ярости. Для них это был огромный репутационный удар, ведь их драгоценная дочь уже была помолвлена, причём очень удачно, с братом юного гения из клана Первого ранга. Чтобы смыть позор им пришлось немедленно вычеркнуть Хань Инь из своей родословной, — и потом, пару лет спустя, когда девушка, брошенная и отчаянная, с ребёнком на руках попыталась вернуться в свою семью, перед ней захлопнули двери. Хуже того, девушку лишили родословной, а вместе с тем и всей её культивации.

Всего через пару месяцев любимый Хань Инь от неё сбежал. Возможно потому что сама причина, почему он решил соблазнить эту женщину была в богатствах её семьи, и когда стало ясно, что её там никто больше не ждёт, что отказ от девушки был окончательным, и что ему не приходится надеется даже на отдалённое приданное... Бросить её стало самым закономерные решением.

А спустя ещё месяц появилась на белом свете Цинь Жуа.

Первые воспоминания девочки напоминали пёструю вереницу маленьких комнатушек, всё меньше, всё более убогих и пустых, в которые приходилось переезжать ей и её маме, когда ту выгоняли с очередной работы за некомпетентность, нерасторопность и глупые ошибки.

Когда женщина становилась уборщицей, то не могла вымыть пол без того, чтобы не навредить паркету; когда она работала в ресторане, то постоянно еда, которую она подавала, была сырой; когда ей предлагали работу на фабрике, приходилось на целый день останавливать производство и целые партии отправлять в утиль из-за поломки конвейера — в нём застряла драгоценная брошь.

После того как Цинь Жуа стукнуло семь лет, она сама стала готовить для своей мамы из тех убогих объедков, на которые хватало её зарплаты — они всегда закупались с того стенда в магазине, на котором по большой скидке продавались немного побитые овощи.

Когда девочке было уже десять лет, Цинь Жуа смогла поступить в школу. Своим талантом она даже заслужила стипендию. В четырнадцать она нашла свою первую работу, а в девятнадцать девушка смогла стать прислужницей у могучего Небесного Клана Тан, — в двадцать два года ей удалось притянуть туда собственную мать, в качестве поломойки.

В двадцать четыре года Цинь Жуа уже была старшей служанкой, которой позволялось ухаживать за кровными наследниками Тан — она была элитой, и лишь поэтому её мать всё ещё сохраняла свою должность, несмотря на многочисленные промахи.

— Как-то раз, я тогда возвращалась с выпускного, она попыталась сама приготовить мне ужин... Устроить праздник... Когда я вернулась, наш дом сгорел, а она плакала и не могла ничего сказать... Мне пришлось говорить с арендатором и брать кредит... Потому что её кредитная история была ужасна... Вот и подарок на совершеннолетие... — рассказывала Цинь Жуа, щёлкая своим выкрашенным в жёлтое ноготком о пустую стеклянную бутылку.

— Она глупая, бесполезная... Я не испытываю к ней ненависти... Но сложно простить испорченное детство... — улыбнулась женщина.

— Я её не виню. Но я устала за ней ухаживать.

Фан Линь молча