Признаюсь, это сильно меня заботило. Мне нравился нынешний status quo. Я полюбила среды, и этот дом в тупичке, и сражения в карты при свечах в кругу моих бывших любовников – пусть даже Н*** звала их «клиенты», – и мне жаль было все это терять. Так прошел год. Игра приносила теперь мне деньги, я кое-что могла себе позволить, хотя не откладывала ничего, зато всё, что у меня было, брала с собой каждый раз. Этому, кстати, была своя причина. Не то чтобы я боялась опять оказаться в постели – отнюдь нет, – но я дорожила своим новым правом завсегдатая, а то и соучредителя – благодаря дружбе с банкометом, между тем по правилам клуба не допускался долг. Каждый обязан был как бы то ни было рассчитаться к утру «под страхом смерти»: так говорил хозяин с притворной строгостью и даже извлекал всякий раз и клал на стол древний дуэльный пистолет, вероятно, сломанный. Как и канделябры, это придавало игре особый шарм. Правило соблюдалось неукоснительно. Рассчитываться же собой мне теперь представлялось неуместным.

Что до моей личной жизни, то ее не было совсем. Я, правда, мечтала порой втихомолку прийти к Ч*** и щегольнуть всем тем, что я умела, чему, так сказать, научилась за десять прошедших с известного случая лет. Но опять-таки не решалась. Потом все же я поняла, что должна отдаваться хозяину, если не хочу эксцессов. Среды для этого не годились. Я стала являться к нему в другие дни, вести отчасти хозяйство (он был холост) и, словом, поддерживать те отношения, которые Н*** определяла как «нудную связь». Это, однако, длилось еще пару лет. Мои курсы окончились. Клуб хирел. Я понимала, что лишь мысль о том, что я была наложницей всех его друзей и даже знакомых, удерживала хозяина от решительных шагов. Но то, как он клялся мне в любви, беспокоило меня. Я, как могла, блюла свое инкогнито. И вдруг узнала, что он под рукой наводит обо мне справки. Мне было известно, что с Р*** у него существуют общие приятели. Все могло выйти наружу, с этим следовало кончать, я только не знала как. Внезапный случай все изменил в моей жизни.

Была одна из сред. Уже давно не было прошлой строгости, бывали и пропуски в играх, не говоря про то, что игроки изрядно обеднели по ходу лет – за исключением тех, кто подался в коммерцию. Но как раз их чаще всего не было видно. Я пришла позже обычного, на меня почти не обратили внимания. Не удивительно: шла игра; и это была не простая игра, я поняла это сразу. За столом, словно бы во главе его, сидел огромный старик с женским птичьим лицом и грудой денег у локтя. Кто-то шепнул мне, что это тот самый. Я с любопытством его оглядела: говорили, у него были Сомов, Врубель… Я не взяла карт, только следила за игрой. И было за чем: старик выигрывал. К четырем утра как будто наступил перелом – груда уменьшилась. Но не надолго. Фортуна брала свое. Хозяин был очень бледен. Был рассвет, когда он сказал, что готов рассчитаться. Он проиграл все. Мало того, и все остальные сидели с пустыми карманами. Я вывернула сумочку. Денег, однако же, не хватало. Хозяин предложил вещи, книги. Старик ответил, что его не интересует рухлядь. Даже палочка-выручалочка (технический термин) была бессильна: старик был импотент. Да он и не глядел на меня. Он сказал, что готов ждать до вечера. Он назначил время: шесть. Сумасшедший день начался. Я не знаю, что именно делал и где был мой бедный любовник. К пяти он добыл почти всю сумму. В квартире не осталось вещей. Лишь та тахта, на которой мы спали (и на которой знакомились), словно подбитый крейсер, стояла, покосясь, в углу. Мне было жаль беднягу. Я знала, что могу взять денег у Н***, но внезапная мысль остановила меня. Я сказала, что есть способ заработать деньги. «Тебе не дадут столько, – сказал он. – Ночь нынче сто́ит двести…» – «Но я зато сто́ю дороже», – ответила я. Он, кажется, не понял. Я, однако, взялась за дело. На кухне валялись свечи – канделябры он продал. Я зажгла одну из них, заглянула в сумочку и облегченно вздохнула. Мешочек с травой моей бабки – всегдашний мой талисман – был тут. Не могу сказать, верила ли я в его силу. Однако сделала все как всегда. Я загадала, что встречу мужа. Потом кликнула С***: он был последний, кто еще не сбежал. Мы вышли на улицу. Я объяснила ему его роль. «Ты в самом деле продашься?» – спросил он. «Мне не впервой, – ответила я. – Не забудь только отнести деньги: я это проверю». Я, впрочем, лгала: я знала, что он не скрадет. Мы прошли метров триста. Вечерело. Впереди в пустом проулке замаячила тень. Но это был не Р***! Это был К***, чорт побери! И при нем – деньги.

Я прожила с ним две недели. Мне нечего о них сказать. В день, когда мы расстались, я была готова на все. Я нажала кнопку у двери Ч***. Он сам открыл дверь. Никогда не забуду его искаженное лицо. «Я уже еду!» – хрипло каркнул он. «Куда?» – спросила я оторопело. Он уставился на меня. Потом ответил. Так я узнала, что час назад моя мать умерла. Коллекция фарфора – ее страсть – все, что мне от нее досталось. Кроме квартиры, конечно. Но еще с неделю я прожила у Н***. Прощай, подружка! Надеюсь, ты, как тогда, кричишь под очередным мужчиной. Во всяком случае, желаю тебе этого – от всей души. Ты знаешь, я всегда тебя одобряла. Прощай!

VIII

Мое возвращение к мужу вряд ли заслуживает описания. Как и наш довольно поспешный отъезд в США. Как и жизнь там. Все это уже кончилось. И слава Богу. Повторный брак, повторный развод. Выставка моей графики, никем не замеченной. Какие-то статьи, мои и чужие деньги. Ничего этого теперь больше нет. Все в этом мире, как сказал Пруст, неудержимо движется к развязке. Все движется к концу. Что ж, так и должно быть. Я любила (Ч***). Меня любили – все, кто хотел, как и Н***. Мне ничего не жаль. Может быть, разве что час-другой у свечей, когда карта шла, да еще в детстве, ночью: я помню лодку, фонарь и теплую, как молоко, воду. Я скользила меж лилий. Я плыла. Меня не волнуют муки и радости человечества. Я одна – и всегда была одна – посреди мира. И это тоже так должно быть. А души усопших