Эта кампания высосала ее всю, до костного мозга, своими безжалостными политическими поездками в Рамадан по пустынным землям Бадгиса, в чадоре длиной до пят и с пустым желудком от рассвета до заката, с раздачей записей и произнесением речей. Как и в других провинциях, связанные с Талибаном группировки сумели вновь утвердиться в отдельных районах, которые после этого стали для нее запретными. И все же она провела три месяца, обивая пороги, набивая себе цену перед деревенскими жителями и кормя сотни возможных избирателей, которые ежедневно приходили в ее дом в Бадгисе, чтобы поесть и взглянуть на нее.

Некоторые ее соперники занимались раздачей подарков для сторонников, которые приходили на митинги, – например, одежды, топлива для мотоциклов или наличных, проходивших по статье «транспортная поддержка». Азита жалела о том, что не может себе позволить отдавать больше, у нее были только ее записи и строгие плакаты.

После дня выборов, по данным одного из первичных подсчетов, она собрала большинство голосов, чтобы вновь закрепить за собой место в «палате представителей». Этот подсчет казался точным, так что было объявлено о ее победе. Она ощущала волнение вместе с облегчением, понимая, что вернется в Кабул на второй срок. Азита устроила большую вечеринку в Бадгисе, купаясь в одобрении гордых родителей и родственников. Но неделю спустя, в самом что ни на есть афганском политическом духе, во время второго подсчета голосов, объявленного более обоснованным, чем первый, Азита внезапно и таинственно отстала. Как оказалось, выборы были отягощены мошенничеством, и в конечном счете по всей стране около четверти бюллетеней без долгих разбирательств были признаны недействительными.

Объявленная было, а потом отобранная победа поначалу вызвала у Азиты чувство стыда. Она отдала этой кампании всю себя; никакого запасного плана у нее не было. Работа и общественное положение были ее индивидуальностью, ее самоуважением, ее эмоциональной стабильностью и ее доходом. Они позволяли строить до известной степени функционирующие отношения с мужем. И обещали ее дочерям будущее. Она не знала, под каким обличьем ей делать следующий шаг. Не знала, сможет ли создать себя заново. То небольшое выражение уважения, что давал ей занимаемый пост, приветствия мужчин, которые иногда называли ее по имени, – все это были привилегии, отныне потерянные.

Пристыженная, она перестала выходить из дома в Бадгисе.

Когда Азита с неохотой снова включила сотовый телефон, в нем оказалось множество сообщений от сторонников, которые призывали ее не падать духом. «Всем» известно, что игра была нечистой, писали они. И они знают ее не как трусиху, которая отступит перед коррумпированными афганскими политиками, но как лидера, который может за что-то постоять, – разве не это она говорила своим избирателям столько раз? Они пришли ради нее на избирательные участки и не поняли бы, если бы она попросту сломалась перед лицом полной недействительности голосования из-за явного мошенничества. Конечно, ее подставили; большая часть «чистых» голосов принадлежала ей. В отличие от многих других, ее саму даже не обвиняли в мошенничестве. Или она и впрямь собирается сказать своим сторонникам, что их голоса вдруг потеряли всякую ценность?

Азита стала постепенно приходить в себя. «Право людей, голосовавших за меня, – увидеть, как я за это борюсь. Это соревнование, и я выиграла его честно», – говорила она себе.

Образ дочерей, снова оказавшихся в глинобитном домишке в Бадгисе, тоже укреплял ее решимость. Они теперь были кабульскими девочками, которые могли бы что-то сделать со своей жизнью. Она не поступит с ними так, как некогда поступили с ней: не станет манить их лучшей жизнью, а потом изгонять обратно в провинцию без перспектив на достойное образование и почти без шансов избежать раннего брака с каким-нибудь деревенским жителем. Кроме того, думала Азита, она провела чистую кампанию, так разве трудно будет доказать, что эти дополнительные голоса по праву принадлежат ей?

Вместе с сотнями других кандидатов, оспоривших результаты выборов, она решила ввязаться в бой. В общем и целом, треть изначальных афганских кандидатов были втянуты в бурный национальный конфликт{124}, либо как претенденты на победу, либо как их ближайшие соперники, утверждавшие, что к их собственным результатам должно быть прибавлено больше голосов, а к результатам других – меньше. А тем временем Афганистан остался с замороженным, бездействующим парламентом и кризисом хрупкой, неоперившейся демократии.

Поначалу в ходе хаотических официальных слушаний и в коридорных переговорах, на которых бывала Азита, ей говорили, что ее шансы на благоприятный пересчет велики. Однако шансы эти еще возрастут, если она уплатит взнос в 60 000 долларов определенным чиновникам, которые руководят этим процессом. Это могло бы даже восстановить ее в парламенте без всяких дальнейших вопросов, узнала она. Несколько коллег подтвердили в приватных разговорах, что действительно такова текущая такса; кое-кто даже советовал ей рассмотреть этот вопрос. Это невеликая плата за то, чтобы получить обратно свою работу, сказал один из чиновников, когда она стала с ним спорить, утверждая, что высокий процент поданных за нее голосов с самого начала был честным. Он уверял, что она скоро отобьет эти деньги – и заработает больше – на своей оплачиваемой властной позиции, особенно если будет брать взятки с тех, кто готов немножко приплатить за нужные им решения.

– Да будь у меня эти деньги, я раздала бы их вдовам! – выпалила Азита, прежде чем вихрем вылететь за дверь его кабинета.

Когда она ходила к другому чиновнику, тот предложил ей подписать долговую расписку на будущие доходы или активы. Несколько претендентов именно так и сделали, сказал он ей. Ведь наверняка у нее самой или у ее отца есть какая-то земля, которую она могла бы заложить в качестве обеспечения по займу? Когда Азита отказалась, он назвал ее «очень глупой женщиной». После этого ряд чиновников посоветовали ей «просто забыть об этом». Без «вложений» и некоторого количества денег, проинформировали ее, будет трудно снова войти в парламент.

Раззадоренная сопротивлением чиновников, стремящихся обогатиться в политической неразберихе, Азита с еще большей энергией взялась за отслеживание своих избирателей и попытки доказать свою легитимность. То обещание новой страны, которое появилось на горизонте, когда ушел Талибан, десятилетие спустя все еще вызывало в ней глубокий отклик. Она провела в парламенте пять лет не для того, чтобы просто пускать побоку суды и официальную систему правосудия. И даже если не брать в расчет уважение к демократии – у нее попросту не было этих денег.

И теперь она осталась без дохода и без службы. При скудных сбережениях содержать семью в Кабуле становилось все труднее с каждой неделей. В конечном счете сказал свое веское слово ее отец: похоже, ее борьба за возвращение в парламент не очень-то плодотворна и тянется уже слишком долго. Пора отказаться от нее, убеждал он. Им следует перебраться обратно в Бадгис или хотя бы в Герат, где они смогут снова жить как нормальная семья.