Жена конгрессмена встретила Ли у двери, миниатюрная женщина с черными с проседью волосами и тонкими губами, застывшими от неумеренного применения ботокса в перманентной улыбке. Первым делом она тронула его за руку. Они все любили его трогать — и конгрессменова жена, и его дети, да и сам конгрессмен, словно Ли был какой-то амулет, нечто вроде заячьей лапки. И он действительно был для них амулетом и прекрасно это знал.

— Он в кабинете, — сказала жена конгрессмена. — Он будет рад тебя видеть. Ты знал, что нужно приехать?

— Я знал. Голова болит?

— Жутчайшим образом.

— Все в порядке, — сказал Ли. — Нет оснований для беспокойства. Доктор уже приехал.

Ли знал, где находится кабинет, и прямо туда и направился. Он постучал в раздвижную дверь, но не стал ждать ответа, а сразу вошел. Весь свет был потушен, лишь мерцал экран телевизора, а конгрессмен лежал на кушетке, его лоб и глаза накрывало мокрое полотенце, сложенное в несколько раз. По телевизору шел «Хотхаус». Звук был совсем прикручен, но Ли увидел Терри Перриша, сидевшего за своим столом и бравшего интервью у какого-то костлявого бритта в черной кожаной куртке, рок-звезды или вроде того.

Конгрессмен услышал открывшуюся дверь, приподнял уголок полотенца, криво улыбнулся и уронил полотенце на прежнее место.

— Вот и ты, — сказал конгрессмен. — Я чуть не передумал оставлять тебе это послание, потому что знал, что ты всполошишься и прибежишь ко мне сегодня, а я не хотел портить тебе пятничный вечер. Я и так сосу из тебя слишком много соков. Ты должен быть где-нибудь в городе, гулять с какой-нибудь девушкой.

Он говорил тихим мягким голосом отца, который наставляет любимого сына, лежа на смертном одре. Ли слышал такой голос уже не в первый раз и не в первый раз помогал конгрессмену одолеть мигрень. Эти мигрени были тесно связаны со сбором средств на избирательную кампанию и плохими результатами опроса. Последнее время неприятности случались все чаще и чаще. Вряд ли больше десятка жителей штата это знало, но в начале будущего года конгрессмен собирался объявить, что намерен баллотироваться в губернаторы против губернаторши нынешней, которая на прошлых выборах одержала сокрушительную победу, однако за это время сильно растеряла свой авторитет. Каждый раз, когда ее рейтинг поднимался больше чем на три процента, конгрессмен глотал, не запивая, пару таблеток мотрина и ложился на кушетку. Прежде никогда еще не было, чтобы он так зависел от спокойствия Ли.

— Так и планировалось, — сказал Ли. — Но она меня кинула, а вы раза в два ее симпатичнее, так что я ничего не потерял.

Конгрессмен зашелся визгливым хохотом Ли сел на кофейный столик наискось от него.

— Кто там умер? — спросил Ли.

— Супруг губернаторши, — ответил конгрессмен.

— Господи, — сказал Ли, немного помедлив, — надеюсь, вы шутите.

Конгрессмен снова приподнял мокрое полотенце.

— У него то же, что у Лу Герига.[38]Рассеянный склероз. Только что поставили диагноз. Завтра будет пресс-конференция. На будущей неделе двадцатилетний юбилей их свадьбы. Ну не ужас ли?

Ли был готов услышать плохие результаты какого-нибудь опроса или даже узнать, что «Портсмут геральд» собирается печатать далеко не лестный материал о конгрессмене (или о девочках — тут уж газетчикам было где разгуляться). А вот чтобы осознать такой поворот, требовалось время.

— Господи, — повторил Ли.

— Вот и я говорю. Все началось с большого пальца, который стал безостановочно дергаться, теперь уже дергаются обе руки. Видимо, болезнь прогрессирует очень быстро. Никогда ведь не знаешь точный день и точный час, не знаешь ведь?

— Нет, сэр.

Они сидели и смотрели в молчащий телевизор.

— Мой лучший школьный друг, у его отца была как раз эта же штука, — сказал конгрессмен. — Бедняга сидел в кресле перед телевизором, дергался, как рыба на крючке, и голос у него звучал обычно так, словно его душит человек-невидимка. Мне их искренне жаль. Не могу себе представить, что бы я делал, заболей одна из девочек. Ли, ты бы не хотел помолиться за них вместе со мной?

«Ничуть не хотел бы», — подумал Ли, но опустился на колени у кофейного столика и сложил ладони. Конгрессмен встал на колени рядом с ним и склонил голову. Ли закрыл глаза, чтобы сосредоточиться, оценить ситуацию. Первое: это сразу поднимет ее рейтинг, личные трагедии всегда добавляют несколько тысяч голосов. А кроме того, здравоохранение было главным коньком губернаторши, и эта история непременно на нее сработает, даст ей возможность придать проблеме личный характер. Да и так уже достаточно затруднительно баллотироваться против женщины, сразу возникает образ грубого мужлана, но баллотироваться против женщины, героически ухаживающей за больным супругом, — кто знает, как это сыграет в избирательной кампании? Пожалуй, тут все зависит от средств массовой информации, под каким углом они будут работать. А есть ли какой-нибудь угол, который сработает не на нее? Может быть. Ли склонялся к мысли, что существует как минимум одна возможность, о которой стоит молить Господа, как минимум один способ все организовать.

Через какое-то время конгрессмен вздохнул, тем самым показав, что время молитвы закончилось. Однако оба они не стали вставать.

— Как ты думаешь, — спросил конгрессмен, — мне не нужно теперь баллотироваться? Из самой элементарной порядочности?

— Болезнь ее мужа — это одна трагедия, — сказал Ли. — Ее политика — другая. И эта трагедия касается едва ли не всех жителей штата.

Конгрессмен брезгливо передернулся и сказал:

— Мне стыдно, что я мог такое подумать. Будто единственно важный вопрос — это мои политические амбиции. А все это, Ли, моя гордыня. Грех гордыни.

— Мы не знаем, что теперь будет. Может быть, она решит уйти в отставку, чтобы посвятить ему все свое время, или просто не станет больше баллотироваться, а тогда вы — самый подходящий кандидат.

Конгрессмен снова передернулся.

— Не нужно так рассуждать, во всяком случае — сегодня. Это как-то не слишком честно, ведь речь о жизни и здоровье человека. И не имеет никакого значения, стану я баллотироваться или нет. — Он качнулся вперед, глядя на телевизор невидящими глазами. Пробежался языком по губам. А затем добавил; — Впрочем, подай она в отставку, было бы полной безответственностью, если бы я не выдвинул свою кандидатуру.

— Вот именно, — поддержал его Ли. — Представьте себе, что будет, если вы откажетесь от борьбы и губернатором выберут Билла Флореса? Они введут половое образование в садиках и будут раздавать резинки шестилетним карапузам. Хорошо, ребята, поднимите руку, кто знает, как пишется «содомия».

— Прекрати, — со смехом отмахнулся конгрессмен, — ты просто невыносим.