сделал два шага назад, и повернувшись, пошел к двери. Когда она захлопнулась, император порывисто вскочил с кресла, и зашагал по комнате, держа руки за спиной и глядя в пространство.

— Пора, пора с тобой разобраться! — буркнул он себе под нос — Слишком много силы ты набрал! И похоже, что бастарда ты готовил для меня! Но я раскусил тебя! Лиса под маской свиньи! Волк под шкурой овцы! Все вы, все вы хотите моей власти! Все вы мечтаете о ней! Но — нет. Я умнее вас. Я прозорливее вас! И для всех найдется шелковая удавка. И меч палача.

Он дернул за шнурок, и где-то далеко зазвенел колокольчик. Двери открылись, впуская слугу. Через минуту император наблюдал за тем, как со стола стирают красную, пахучую лужу, как пытаются оттереть драгоценный ковер, сделанный из шкур белых горных леопардов. И думал, думал, думал…

* * *

В комнате кто-то был. Я чувствовал это сквозь сон. Я вообще уже не могу спать так, как спал, когда был человеком. Теперь — только вполглаза, то ли сон, то ли явь.

Медленно, очень медленно сую руку под подушку — там у меня кинжал. Меч стоит рядом, прислоненный к стулу, и уже вынутый из ножен. Я готов к бою.

Приоткрываю глаза так, чтобы видеть, но ресницы не позволили врагу их рассмотреть. Чтобы продолжать казаться спящим. Тело напряжено, сердце увеличило скорость прокачки крови. И мысль: «Дверь не закрыл на засов!»

Да, не закрыл. А толку, если и закрою? Кому надо — выбьет ее на-раз. Та же Кирия — только надавит, и вырвет с кусками косяка. Так зачем портить вещь? Да и вымотался я после моей эпической пробежки. Такие усилия даром не проходят.

Успокаиваюсь, убираю руку от кинжала. Прохладная рука ложится мне на грудь, одеяло сдвигается, и…я чувствую гладкое, упругое тело. Рука будто сама собой, без моего участия легла на бедро, и кожа девушки покрылась мурашками.

— Заморозил! — вздрагивает, и выдыхает она. Я прихожу в себя и убираю руку.

— Зачем ты пришла? — шепчу так же тихо, почти неслышно — Мы же с тобой все решили. Я тебе не нужен.

Смотрю в огромные голубые глазищи, тону в них, как в омуте. У меня перехватывает дыхание, и я чувствую, что возбуждаюсь. Отодвигаюсь, потому что знаю — сейчас не выдержу, навалюсь, подомну, вопьюсь губами в эти сочные, розовые губы, и…

— Я согласна.

— Что? Что ты сказала? — с трудом выталкиваю слова из глотки, тут же пересохшей, будто я целый день брел по пустыне без глотка воды.

— Я согласна стать твоей женой. Я тебя люблю

Молчу, перевариваю. Что я должен сказать? Крикнуть — «ура!»? Сказать — «спасибо»? Что говорят в этих случаях? Увы, я не знаю. В голову приходят какие-то пафосные, глупые слова, достойные романов для скучающих домохозяек. А я не домохозяйка. Я убийца, и возможно — уже и не человек. Я мутант, и мутации, как и предупреждал меня Учитель, продолжаются до сих пор. Удивительно, что я еще смог оплодотворить двух женщин. Вполне могло так случиться, что стану чем-то вроде бесплодного мула, который годен только для работы. Но…говорю совсем другое.

— Я убийца. Я убил людей больше, чем ты можешь себя представить. Я бастард. У меня нет будущего в этой стране. А возможно — и в целом мире. Ты хорошо подумала?

— Я тебя люблю. И мне плевать, кто ты. Ты просто мой Эд.

— Я ниже тебя ростом. Представляешь, мы идем рядом, и все смеются — посмотрите, она выше его! Позорище! Он такой жалкий, а она — дура! Ты этого хочешь?

— Ты…дурак! — Ирен тихо смеется, а потом резко сбрасывает с меня одеяло. Я дергаюсь, пытаясь его поймать и прикрыть голые чресла, но Ирен не позволяет. Вырывает у меня из рук шелковое покрывало, бросает его на пол. Потом одним быстрым движением садится на меня верхом.

Она одета в короткую рубашку выше колен. Белые волосы сияют в темноте, будто магическая аура, а упругие, прохладные ягодицы опустились на мои бедра. Вдруг Ирен хватается за подол рубашки, и одним плавным, текучим движением снимает ее с себя, красиво изогнувшись, подняв руки вверх. Наклоняется надо мной, упершись руками в матрас, несколько секунд смотрит мне в глаза. Поняв, что сам я ничего не предприниму (а я вдруг застыл в каком-то странном, колдовском трансе), девушка опирается на левую руку, правой хватает меня за руку и моей ладонью гладит свою грудь. Я чувствую шелковистость кожи, упругость соска. Грудь твердая, будто силиконовая, и я глупо улыбаюсь — какой силикон в мире средневековья? Просто молоденькая девчонка с тугой грудью. Ладонь непроизвольно сжимается, накрывая грудку, я судорожно вздыхаю, а потом Ирен выпрямляется, слегка изгибая спину. Шарит рукой впереди себя, находит…чуть двигается вперед, и…

Она вскрикивает, опускаясь на меня, стонет — то ли от боли, то ли от наслаждения, а я…я просто улетаю в небеса. Сбылось! Мне это снилось, я этого хотел, я об ЭТОМ мечтал!

Ирен ускоряет движения, они делаются судорожно-размашистыми, я хватаю ее за бедра, помогаю, вжимаюсь в нее, будто хочу войти весь, без остатка, девушка…женщина кричит, стонет, запрокидывая голову… Нас бьют судороги наслаждения, в ушах звенит, перед глазами красные круги…

Наконец Ирен падает на меня, сползает вбок, хрипло, взахлеб дыша, и мы лежим обнявшись, покрытые любовным потом, мокрые, и счастливые. А впереди — целая ночь.

* * *

За завтраком собрались все. Последней вышла Ирен, свежая и легкая, как и всегда. Она села рядом со мной, налила себе чашку фруктового отвара, аналога земного компота, и с аппетитом стала уничтожать ломтики копченого мяса, укладывая их на черствую лепешку. На лице ее блуждала улыбка — я вижу это, время от времени кося глазами.

Магини ели плохо, только пили компот, да еще Кирия налила себе бокал красного вина. Она всегда говорила, что красное вино хорошо влияет на свежесть кожи. Но скорее всего, просто-напросто она частенько бывала с похмелья.

— Лови! — Кирия вдруг бросила Ирен кусочек фрукта, аналога земного лимона (его добавляли в компот). Ирен ловко выхватила лимон из воздуха, недоуменно посмотрела на магиню:

— Зачем?

— Ты пожуй! — нарочито доброжелательно-участливо покивала Кирия.

— Он кислый — сморщилась Ирен — Зачем мне его жевать?

— А чтобы стереть с физиономию довольную улыбку! — хохотнула магиня, и Содия недовольно