А: Березовский тебе понравился в первую встречу?

В: Он понравился мне очень! И главное, он сказал: “Ну, хорошо, о деньгах тогда к Бадри”. А я вообще не знал, кто такой Бадри. Подумал, что это фамилия такая – Бадрий. Потом понял, что так всегда и было: он решал принципиальные вопросы, а вот башлял-то Бадри. Потом я встретился с Бадри. Бадри уже спокойно отнесся к сумме, для него это были не деньги. Это для меня были большие деньги.

Вот такая получилась история. Действительно, Березовский мне понравился. Другое дело, что через год я оттуда свалил.

А: Итак, год ты занимался там пиаром?

В: Да. У меня должность была – зам. генерального продюсера по связям с общественностью. Но при этом получал я сколько же, сколько Костя Эрнст, который был генеральным продюсером. А генеральным директором был Сергей Благоволин.

А: Да, я помню.

В: Сидел, бухал свой виски, кабинет большой, но ему говорили: “Ничего не трогай”. Он представительный мужчина. Кстати, очень милый был человек.

А: Это правда.

В: Жалко, помер.

А: А командовал тогда уже Костя?

В: По большому счету командовал Бадри, конечно. У него была должность “заместитель генерального директора”, но все понимали, что последнее слово было за Бадри. Благоволин, надо сказать, особо и не лез никуда. У него были представительские функции.

Мне было комфортно. Я, например, имел такие полномочия: мог быстро делать комментарии, не спрашивая, от лица Березовского или Благоволина. Если я был точно уверен, что знаю тему. Потому что пока им дозвонишься… Если ты реагируешь на прессу быстро – ты ферзь. То есть они тебе уже благодарны. И я говорю: “Открываем кавычки!” И сочинял, значит. Проколов не было, надо сказать.

Но мне не удалось ничего построить. Это все равно был такой хендмейд, и никакого отношения это вообще не имело к пиару как к системе.

А: В чем, как тебе кажется, состояла Борина роль в выборах 1996 года?

В: Сейчас попробую… Я же не знал всех его тайных механизмов… Ну, хорошо! Вот медицинский факт! Когда они с Гусем выпили бутылку коньяка в Давосе…

Боря приехал в Давос и понял, что вся пресса, все западные элиты просто в попу целуют Зюганова, и все уже привыкли к тому, что это нормально. Тогда ведь они с Гусем были в адских отношениях! И он позвонил ему: “Ну, Володя, хочешь, у тебя, хочешь, у меня, я здесь в лобби-баре”. Я считаю, что это вообще была гениальная история. Это было позитивно для страны, когда на короткий период сплотились люди, которые действительно могут принимать решения, умеют принимать решения, умеют просчитывать. Притом что я уже знал, в каких непростых отношениях все находились друг с другом.

Боря очень остроумно сказал в одном из интервью, которое он дал моему журналу[117], а Лёня Милославский забрал его в газету “Коммерсант”[118]. Он сказал: “Коммунисты думали, что они столкнутся с гнилой интеллигенцией, а натолкнулись они на звериный оскал капитализма”. Это изящная фраза. И это действительно он сделал. Может, я чего-то не знаю, но мотором был он.

А: Как ты попал на содержательную работу, на позицию главного редактора?

В: Там же была газета “Не дай Бог!”. Помнишь ее – это злобная антикоммунистическая газета? Смоленский выдал там на это дело 13 миллионов. Цветная, 10 полос.

А: Это под выборы? Сколько времени она выходила?

В: Ну, месяца два, наверное, она выходила. Раз в неделю, может, побольше. Я был там тоже замом главного редактора, но там был главный штаб – Яковлев, Лёня Милославский и я. Я был прикомандированный.

Мне Яковлев говорит: “Слушай, приходи к нам”, – а мне вообще скучно было на ОРТ, и я с удовольствием. Он говорит: “А сколько тебе платить?” Я говорю: “Да нисколько мне не надо платить, мне большую зарплату платят на ОРТ. И нифига не надо, только договорись с Борей”. И он говорит: “Я договорюсь”. Тут меня Боря вызывает и говорит: “Да, отличная идея, офигенная газета, Андрюшенька! Конечно, иди туда. Только я тебя прошу – не в ущерб основной работе”. Я говорю: “Это как? Это по ночам и в выходные?” Он говорит: “Ну, примерно так”. И я ему говорю: “Тогда плати мне бабло, раз такое дело”.

И, конечно, это были очень веселые два месяца, очень клевые. Причем действительно без отрыва от основной деятельности. Я, например, там очень тонко пролоббировал одну фигню, когда Боря покупал “Ноябрьскнефтегаз”. Какие-то американцы тоже пытались купить, и я их с помощью прессы отпугнул. То есть у меня эффект был, но это было не то, чем я хотел заниматься.

И когда я после “Не дай Бог!” вернулся на улицу Королева, что-то мне так тоскливо стало… Я к Бадри пришел и говорю: “Слушай, Бадри, у меня нет претензий, но ничего у нас не получилось. И не вы виноваты, страна такая и политика такая. А тем, чем я занимаюсь, девочка может заниматься за 3 тысячи долларов, если я ей напишу инструкцию и схему. А мне это на фиг не надо”. Бадри меня попросил: “Подумаю, дай мне три дня”.

А меня уже звали опять в “Коммерсант”, возглавить журнал, который сейчас называется “Власть”, и он уже почти сдох[119]. Назывался он “Коммерсант-Weekly”, и это был офигенный журнал. Я там год работал. И меня Бадри отпустил. Бадри сказал: “Слушай, я бы очень хотел тебе сказать: оставайся, и будет все клево и по-другому…” Кстати, Боря бы так и сказал. Но я к нему не обратился. А Бадри мне сказал: “…Но я понимаю, что это фигня, ничего там по-другому не будет. Так что вперед, останемся друзьями”.

В общем, я пошел главным редактором журнала. И меня оттуда опять Боря переманил, забрал в одночасье начальником программы “Время”. Было это так. В мае я сдал номер, трудился полтора суток не вынимая. Я сидел там всю пятницу, ночь субботы и почти всю субботу. Поехал на дачу, и тут звонит Боря: “Андрюшенька, надо посоветоваться, а ты где?” Я говорю: “По Калужке еду”. Он говорит: “А можешь вернуться?” Я говорю: “Подожди, тут две сплошных”.

Разворачиваюсь. И, не выспавшись, возвращаюсь туда. А там прямо Юмашев сидит, Пономарева сидит. Юмашев, по-моему, уже был начальник администрации президента. И еще Таня была. Это был 1997 год.

А: А Ксения кем была в этот момент?

В: Она была начальником программы “Время”. Все выборы были на ней, и она была стойкого зеленого цвета. И она мне дела сдавала два дня. Потом она уехала куда-то в Швейцарию, там лежала, ее располосовали, как лягушку.