многократно его преумножая, и в котором отражаются стыд и отчаяние.

В самом деле, в любом зле можно разглядеть добро; так, пламя, которым объят загоревшийся дом, осветит его хозяину путь к бегству.

Тот опыт, что подобен молнии, от удара которой глаза спящего раскрываются, чтобы никогда больше не закрыться, а глаза бодрствующего закрываются, чтобы никогда больше не открыться.

1807

Тот, кто защищен успехом своих преступлений, полагает, что делает доброе дело.

Нет большего преступления против высокой морали и благородного душевного склада, чем вообразить, будто добро и закон с одной стороны и человеческая жизнь с другой – вещи несовместные! Это все равно как если бы человек вслед за медведями, тиграми, волками и прочими дикими зверями притворился овцой!

Стоит человека возненавидеть, как его добрые дела начинают вредить ему больше, чем дурные; за добрыми делами будут усматривать дурные намерения – порок же под маской добродетели вызывает куда большее отвращение, чем порок в собственном обличье.

Многие партийные деятели рассуждают так, будто ненавидят свою страну, не радуются ее успехам и торжествуют, когда она терпит неудачу. На самом же деле они всего лишь ненавидят соперничающую партию, и, окажись они за границей, они выступили бы как истинные патриоты. Настоящее же чудовище тот (а это, увы, в наши чудовищные дни vollendeter Sündhäftigkeit[269]), кто порочит свою страну, находясь за ее пределами.

Мой путь с каждым днем становится все более тернист, облако застит глаза, сердце ноет и надежда мертва. Не умирает лишь глубокая тоска, она живет и полнится, точно в склепе, и все существо мое отравлено ядом, от коего нет противоядия.

Часами лежать в вялой, но отупляющей, бездумной тревоге, боясь, как бы нежданная горькая мысль острой болью не пронзила все тело. <… >

1808

Желание и стремление добиться того, чтобы другой жил не хуже тебя, есть дружба. Чтобы другой жил лучше тебя – есть высшая дружба. Добиться этого и вдобавок ощутить себя совершенно счастливым есть любовь! Когда же мы обретаем и даем счастье, то это – взаимная любовь, высшая радость и милость небес. <… >

Легковерная безучастность и легковерная злоба лживы одинаково; они сто́ят друг друга.

Школьникам, ожидающим, когда их вызовут к доске, внушается вялость и промедление…

Рецепт проповеди: «Нарежьте на мелкие кусочки размером с рубленую телятину любые шесть страниц из Посланий святого Павла, добавьте несколько отрывков, взятых наугад из любой хорошей книжки, размешайте все это в жидкой овсянке, затем проглотите восемь зерен ипекакуаны – и смело поднимайтесь на кафедру…»

1809

…спокойное, сытое ощущение здоровья и удачи – внутри же тоска и усталость от жизни.

Подобному реформатору я готов довериться не более, чем мартышке в посудной лавке.

Он был так горячо любим, что многие стали притворяться его злейшими врагами.

1810

Сцена из комедии. Дворянин берет в долг тысячу фунтов у врача-шарлатана на том условии, что тот сможет на него ссылаться.

Религия. Этот утешитель и ангел-хранитель всех обездоленных сам теперь ищет от них защиты. <… >

Ныне рецензенты неотличимы от английских присяжных и итальянского конклава: у них отсутствует аппетит до тех пор, пока они не вынесли приговор или не увенчали славой…

Задавить природное чутье книгами.

Сохрани меня Господь от современной эпидемии напыщенного невежества!

Скряга и мот. Один продает небеса, чтобы купить землю; другой продает землю, чтобы купить преисподнюю.

Самая отвратительная форма самомнения – бездушие, когда кичатся самомнением, собственным невежеством, словно невежество – это свобода от заблуждений: «Мы открыто заявляем, что не понимаем…»

Наши добродетели, сознание того, что они у нас есть, – постоянный источник нашего несчастья. <…>

Давящая и удушающая тоска, состоящая из любви, негодования и печали, протестующая против всякого будущего и отказывающаяся утешиться прошлым…

Мыслительная болезнь, в которой чувства, вместо того чтобы найти свое выражение в действии, возносятся и становятся материалом для отвлеченных рассуждений и интеллектуальной гордыни… Ужасные последствия этого извращения в Германии. <…>

1811

Все сильные страсти хранят веру в свою собственную вечность и, стало быть, в вечность своего предмета…

Больной, измученный бессонницей старик смотрит на рассвете из окна своей спальни на дымящиеся городские трубы; он словно хочет позаимствовать у других то ощущение нового дня, тот разрыв между днем вчерашним и сегодняшним, на что его собственных чувств не хватает…

В каждом человеческом лице скрывается либо некая история, либо некое пророчество, которые должны повергнуть в печаль или, по крайней мере, смягчить всякого способного мыслить наблюдателя.

Как мало нужно человеку, чтобы быть счастливым, и еще меньше – чтобы отчаяться…

Поэзия, строго говоря, – антитеза не прозе, а науке.

Неожиданным образом ложь может оказаться полезной для притесняемой истины. Так, язык собаки оказался полезен для слабого и больного Лазаря[270].

1814–1815

Было время, когда я знал его недостаточно; было время, когда я знал его слишком хорошо. Теперь же, слава Богу, я не знаю его совсем.

Будь люди честными, и им бы понадобилось совсем немного благоразумия. Хитрость – плохая замена мудрости.

У женщин есть чувство человеческого – и хорошего, и плохого, но нет того божественного или, быть может, дьявольского, что есть в мужчине; они с легкостью читают его мысли, но в их суть проникают с трудом; они точнее судят о его внешности, чем о замыслах и складе ума…

Столь сильны мои чувства и столь властно они мною управляют (не так властно, как раньше, но куда больше, чем хотелось бы), что я был бы несчастнейшим из смертных, если б мои любовные чувства пережили чувство дружеской преданности. Но, слава Всевышнему, здесь есть противоядие! Чем горше слеза от ясного осознания безответного чувства, тем спокойнее мне становится впоследствии: эта похоронная слеза той, кого больше нет.

Если бы человек мог попасть во сне в рай и получить цветок – свидетельство того, что его душа там побывала! И если б он обнаружил этот цветок в руке, когда проснулся. – Ах, и что с того?!

1817

Забавно, что призраки, привидения и пр. являются именно тем, кого никак не заподозришь в легковерии… И многие из них – отъявленные насмешники. Но человек – благородное животное, несравненное в прахе своем, великолепное в могиле, с равным блеском торжествующее при рождении и смерти.

1818

Брак – худосочный прозаический комментарий к ослепительной, пленяющей поэзии ухаживания.

Смерть только и делает, что подливает масло в