– А Ладога что же – пропадай? – горько спросил Столпосвет.

Он видел, что остался один, да и нельзя было не признать правды в речи Разумея.

Разумей развел руками:

– А куда Дубыня тамошний глядел? Он на что был князем Владимиром посажен? Сам недоглядел – сам пусть и ответ держит.

– Да уж перед дедами он на том свете ответ держит! – проворчал Столпосвет. – А все же князю надо весть подать.

– Это само собой! Как же не подать? – дружно откликнулись бояре. И каждый подумал – хорошо бы князь с войском вернулся в Новгород, так будет надежнее.

Новгород забурлил, обсуждая новость. Хотя Ладога далеко, опасность казалась близкой. Волхов представлялся прямой дорогой, по которой разбойничье войско покатится прямо на Новгород. Богатство его хорошо известно от греков до варяг! Находились и такие, кто предлагал не ждать князя, а самим собрать войско на помощь ладожанам. Ватага таких удальцов даже ударила в вечевое било. Но и вече, покричав и пошумев по обычаю, решило то же, что и бояре: послать весть князю в Заволочье.

– И откуда только узнали змеи ползучие, что князя в Новгороде нету? – удивлялись одни. – Как назло – в самое не вовремя!

– Откуда? – говорили другие. – Да наш небось варяжина, Вингол, и рассказал! Бояре-то его выгнали да, видать, обидели чем – вот он и навел лиходеев!

И княгиня Малфрида подумала о том же. Пока бояре расспрашивали Веретеня, боярышня Прекраса привела к ней Ласку: девочка видела и слышала все то же самое, что и ее брат. Без робости отвечая на вопросы, Ласка разглядывала нарядные яркие одежды княгини и боярышни, тянулась потрогать скатерть и полавочники[186]. Кликнув сенных девок, Малфрида велела им вымыть девочку, накормить и устроить отдыхать. Едва за той закрылась дверь, как княгиня принялась взволнованно ходить по горнице, ломая пальцы.

– Он там, с ним! Я сердцем чую – с ним!

– Вингол? – спросила Прекраса. Она много лет была дружна с княгиней, и Малфрида многое доверяла ей.

– Ингольв. Никто другой так быстро бы Эйрика не нашел. Да и кто лучше него знает всю дорогу по Волхову, и Ладогу, и Порог?

Княгиня была в смятении.

– Что же теперь? – повторяла она, то кидаясь к окну, то снова отходя в глубину горницы. – Весть Вышеславу пошлют! Он с войском вернется, биться будет!

– Вот чего сохрани Перуне и Макоши! – воскликнула Прекраса. Она хорошо понимала чувства княгини. – Князя-то нашего удалого хоть не корми, только пусти воевать!

– Да ведь и Ингольв непрост! Вышеслава моего еще на свете не было, а Ингольв уже был воин! Что один, что другой одолеет – мне мало радости будет! Ах, Один и Фригг, Перуне и Велесе!

Княгиня металась по горнице, не находя места. Прекраса следила за ней, сидя на лавке под окном. Это была совсем молодая девушка, ровесница Вышеслава, но по житейской премудрости Прекраса заметно превосходила его. Дочь одного из знатнейших в Новгороде бояр, она приходилась дальней родней Столпосвету С детства она была вхожа и к княгине Малфриде, и в семью посадника Добрыни. Умная, ловкая и памятливая, Прекраса была быстра в мыслях и сдержанна на словах. Княгиня доверяла ей, зная, что дочь боярина Ждамира все поймет, но никому ничего не скажет. А с тех пор как Добрыню сменил князь Вышеслав, привязанность Прекрасы к Малфриде заметно возросла. Прекрасе понравился красивый и удалый князь, и Малфрида могла верить, что его благополучие дорого боярышне ничуть не меньше, чем его матери.

– Может, до битвы-то еще не дойдет! – сказала Прекраса, желая утешить княгиню. – Ерик-то, чай, не зимовать в Ладоге думает. Пока до князя в Заволочье весть дойдет, он уж уйдет опять за море.

– Надо его предупредить! – Княгиня вдруг остановилась посреди горницы. – Ингольва. Чтоб уходил из Ладоги.

Обрадованная удачной мыслью, княгиня оживилась, глаза ее заблестели.

– Поди найди мне… – она задумалась ненадолго, потерла пальцами виски. – Бергвара… Нет, Арнкеля. Знаешь его? Такой, со шрамом?

Княгиня провела у себя на лбу поперечную черту, показывая, какой шрам у Арнкеля.

– Знаю, матушка, знаю! – успокоила ее Прекраса. – Да я его видала на дворе, как сюда шла.

– Арнкель хорошо управится. Он и неглуп, и осторожен. Ему и Ингольв поверит. Иди скорее! – торопила ее княгиня.

Прекраса вышла в верхние сени. Княгиня наконец села на лавку и перевела дыхание. В ней, билась тревога, боролись любовь к сыну и любовь к Ингольву. Ни о чём другом она не могла думать, ничего другого не принимала к сердцу. Ей нужно было только одно – уберечь от беды двух человек, которых она только и любила в жизни.

Начало подземного лаза из Княщины оказалось в спальне хозяев.

– Двигайте! – боярыня Ильмера показала Снэульву и Кетилю на широкую лежанку с резными зверями по углам. – Да тише. Как бы не услыхали эти…

Она оглянулась на дверь, отделявшую ее от ненавистных пришельцев. Посадник Дубыня лежал без чувств в углу спальни, возле него сидел, не смыкая глаз, ведун из Велеши,

Кетиль и Снэульв вдвоем подняли тяжеленную лежанку и сдвинули ее к середине палаты.

– Вот здесь, – Ильмера стукнула носком сапожка в одну из толстых дубовых плах. – Поднимите.

Присев на корточки, Кетиль осторожно просунул в щель тупой конец меча, попробовал нажать, сделал знак Снэульву. Вдвоем они приподняли плаху и сдвинули ее в сторону. Из черной прямоугольной дыры потянуло прохладной сыростью.

– Там, внизу, – Ильмера показала глазами вниз.

– Мне бы и не пролезть… – озадаченно пробормотал Тормод и поглядел на свой живот.

– Ключ у меня здесь, – Ильмера отперла один из своих многочисленных ларей: – Эйрик не знает ничего – от княщинских ворот все ключи отобрал, а эти у меня в сохранности.

Снэульв взял у нее ключ и соскользнул вниз. Под вынутой доской в земле обнаружилась деревянная крышка узкого лаза, окованная толстыми полосами железа. От пола до земли было чуть меньше двух локтей; Снэульв стоял на коленях в темноте, из которой виднелся его светловолосый затылок и плечи. Повозившись и погремев чем-то, он поднял голову:

– Там не открывали не знаю сколько зим, замок заржавел.

– Погоди, я принесу масла, – сказала Арнора и вышла.

Маленький Тролль невозмутимо сидел на полу между двух мешков с припасами, которые собрала им Арнора. Загляда куталась в толстый шерстяной плащ, полученный заботами той же женщины. Ей было тоскливо, неловко и страшно. Вид узкого, тесного и темного провала, мысли о далекой ночной дороге впереди давили на нее тяжким камнем. Что Эйрик ярл сделает с Тормодом, когда узнает, что она сбежала? В лучшем случае просто увезет с собой, не глядя на его раны и слабость. И тогда она больше никогда не увидит его. Загляде хотелось остаться и уплыть за море вместе с Тормодом, разделить его участь, раз уж избавить его от службы Эйрику не в ее силах. Так ей казалось честнее. И только клятвы самого Тормода, что ему от этого будет только тяжелее, убедили ее согласиться на уход. А что будет с ней в лесу? Со всех сторон ее окружала тоскливая, угрожающая неизвестность, и вполне определенным было только одно – вечная разлука с человеком, который сейчас был ей ближе всех на свете.