— Спасибо. Передайте мой привет его светлости. — И, оставшись одна в огромной золоченой зале и глядя на роскошный поднос с завтраком, Челси размышляла, привыкнет ли она когда-нибудь играть роль герцогини, как того требовал этикет. Потом Челси тихонько вздохнула и помешала сливки в чашке с шоколадом. Оставаясь внутри провинциалкой, она уже почувствовала себя зажатой тисками протокола и жеманного притворства. Однако ее заинтересовала суета большого города за высокими стенами Сет-Хауса. Суматошная метрополия завораживала Челси, она пристально вглядывалась в столицу. В конце концов, Бо, Бен и Харри вели себя совершенно искренне, а прогулки верхом на Туне всегда доставляли ей удовольствие. Что же касается мужа…

Ее наивные представления о лондонском обществе требовали пересмотра. «А возможно, потребуются и некоторые изменения в планах моего супруга», — подумала она, слегка улыбаясь. Ей следует об этом подумать.

На этой радостной ноте энергичная, с надеждой в сердце, Челси обмакнула пирожное в шоколад и с удовольствием съела его.

Утренние скачки сблизили и подружили Челси с Бо; они были одни в парке, поэтому Челси и Бо на Туне и Синджин на Мамелуке устроили гонки от Гайд Корнер вверх до Найтсбриджа.

Челси и Бо обогнали Синджина, или он позволил им обогнать себя, она не была уверена до конца. Но Бо развлекался от души, немилосердно дразня отца и обещая ему реванш на следующий день.

Синджин выглядел усталым, несмотря на привычную добродушную улыбку, а Челси ревниво подозревала, что какая-нибудь женщина не давала ему спать всю ночь. Беспокойные видения появлялись в ее сознании, и настроение Челси сразу упало, она помрачнела.

— Чел, скажи папе, что мы выиграли у него почти три корпуса. Он даже был близко от нас! — Широко улыбаясь, Бо повернулся и взглянул на нее. — Скажи, что мы чемпионы!

Возвращаясь мысленно к настоящему, более насущному, Челси секунду собиралась и ответила спокойным тоном:

— Я думаю, Мамелкуке не против того, что мы выиграли.

Ей удалось улыбнуться, хотя для этого потребовались определенные усилия. Было несправедливо, что Синджин мог жить, будто ее вовсе не существовало на свете; по крайней мере, ей должно быть позволено то же самое.

Затем подоспели Дэмиен и его сыновья, и ее участие в разговоре стало необязательным. Мальчики обменивались мнениями о достоинствах наездников и их лошадей в течение всего пути обратно в Сет-Хаус.

Снова подали завтрак — мальчики поели, Синджин и Дэмиен пили кофе, а Челси вертела в руках блюдо клубники. Вивиан никогда не поднималась до полудня, а Мария всегда завтракала у себя в комнате и обычно проводила утро со своим секретарем, разбирая корреспонденцию.

— Тебе следует переменить платье, перед тем как ехать к мадам Дюбэй, — заметил Синджин после того, как мальчики уничтожили груду тарелок с ветчиной, колбасой, яйцами и копченой рыбой. Сам Синджин выглядел идеально-небрежно в брюках из оленьей кожи, бледно-желтом жилете и пиджаке цвета бутылочного стекла, специально сшитом на заказ, учитывая необычайную ширину его плеч.

Челси чуть не сказала «нет», так как во время завтрака не успела поразмыслить о тех безнравственных преимуществах, позволявших мужчинам подобную свободу высказываний. Ее настроение немного улучшилось, и вместо категорического отказа Челси ответила:

— Это платье вполне подойдет, как и любое другое.

Синджин собрался было пререкаться, но, поразмыслив хорошенько, лишь пожал плечами и улыбнулся. Плотно сжатые губы Челси говорили о том, что не следует начинать спор.

— Или твой статус будет как-либо ущемлен моим костюмом?

Синджин осознал упрямство и твердость ее характера, звучавшие в голосе. Дэмиен тоже почувствовал это, поэтому бросил быстрый взгляд на Челси. И тогда его брат дипломатично произнес:

— Давайте-ка, молодые люди, идите к себе. Доктор Бекетт требует, чтобы вы занимались латынью до полудня, и, может быть, уже сейчас он с нетерпением ждет вашего возвращения.

Дружный стон был ответом на это предложение, однако мальчики нехотя поднялись и, предварительно договорившись о времени прогулки на следующее утро, покинули столовую под предводительством Дэмиена.

— Он очень тактичен, — сказала Челси, указав кивком головы на удаляющегося Дэмиена. — И ночует дома.

— Так вот почему ты такая раздраженная!

— Я не верю в двойную мораль.

Не настолько она беспокоилась за Синджина, чтобы еще и сердиться. Челси стала вдвойне решительной.

Это заявление противоречило всему аристократическому образу поведения или, по крайней мере, его внешнему проявлению! Как правило, женщинам не предоставлялось неограниченная свобода, и в голосе Синджина пронесся многочисленный ряд ответов, но не нашлось ни одного подходящего к ворчливому настроению жены. Может быть, говоря более конкретно, он не позволил бы Челси не ночевать дома, несмотря на то, что некоторые супруги известных пэров вели прямо-таки разгульный образ жизни.

— Большую часть ночи я провел в Бруксе, — заявил Синджин наполовину извиняющимся тоном.

— Ты был там до половины седьмого?

— Ты что, следила за мной?

— Да.

Синджин не знал что и сказать, на языке вертелось что-то очень несветское. Он уже слишком много времени живет, не давая никому отчета.

— Я не был с другой женщиной. Этого достаточно?

Это была невероятная уступка с его стороны, столь необычная, что многие из его друзей были бы поражены подобной фразой.

— Я не знаю.

— А я не знаю, почему должен давать тебе объяснения.

Оба — Синджин и Челси — были людьми своенравными, подверженными быстрой смене настроений из-за сильной эмоциональности, трудно поддающейся контролю. К тому же оба были в странных отношениях друг с другом, которые резко отличались от прежних с другими людьми.

— Может быть, мне уехать? Почему бы нет? А Лондон я увижу как-нибудь в другой раз.

Челси не могла терпеть Вивиан и Кассандру — всех вместе взятых, ее едва ли привлекала суматошность больших сборищ, и если Синджин намеревается развестись, аннулировать брак, то не было никакого смысла сближаться с кем бы то ни было из его семьи. И еще меньше смысла чахнуть от любви к нему.

Синджин не отвечал так долго, что Челси уже начала подниматься со стула, когда он мягко сказал:

«Нет». И Челси почувствовала невероятное, даже пугающее облегчение.

— Карета подана, ваша светлость, — произнес в тот же момент величественный дворецкий, прерывая их разговор. Его поза была такой церемонной и важной, и голос его разносился эхом по комнате над их головами. Несколько мгновений Синджин смотрел на внушительную фигуру в дверном проеме, будто мысленно возвращаясь назад откуда-то очень издалека.

— Спасибо, Эмунд, — наконец произнес он неопределенным тоном.