— Я стыжусь поступков, которые совершил. И за них сужу себя. Никакой Бог не сможет так меня судить. Я совершал поступки, за которые меня осудил бы наш отец…

Лукреция села, с опухшими от слез глазами.

— Что же ты сделал, маленький брат, если тебя может, осудить наш отец? Из нас четверых только тебя он оставлял в покое, и ты остался самым чистым.

Хофре смотрел на нее, и Лукреция видела идущую в нем внутреннюю борьбу. Он так давно хотел облегчить душу, а ей доверял больше всех.

— Я больше не могу носить в душе этот грех. Мне так тяжело…

Лукреция протянула руку, увидела, что глаза его переполнены смятением и чувством вины, поняла, что Хофре, скорее всего, еще более несчастен, чем она.

— Что же тебя тревожит?

— Ты будешь презирать меня, узнав правду. Если я расскажу об этом кому-либо, кроме тебя, жизнь моя будет кончена. Однако я боюсь, что сойду с ума, если не выговорюсь, и моя душа будет обречена на вечные муки. Этого я боюсь еще больше.

Лукреция ничего не могла понять.

— Что за ужасный грех заставляет тебя трепетать? — спросила она. — Ты можешь мне довериться. Я клянусь, что не причиню тебе вреда, ни одно сказанное тобой слово не покинет моих губ.

Хофре посмотрел на сестру, а потом выпалил:

— Нашего брата Хуана убил не Чезаре.

Лукреция быстро прижала пальцы к его губам.

— Больше ничего не говори, брат мой. Не произноси слов, которые я слышу своим сердцем, ибо я знаю тебя с той поры, как младенцем держала на руках. Но позволь спросить, что заставило тебя решиться на такое?

Хофре склонил голову на грудь сестры и зашептал, когда она нежно обняла его:

— Санчия. Моя душа связана с ее неведомыми мне узами. Без нее мне не жить.

Лукреция подумала об Альфонсо и поняла. Подумала о Чезаре. О том, как, должно быть, он мучился от любовных терзаний. Теперь она жалела всех тех, кто пострадал от любви, в тот момент она вдруг осознала, что любовь — более разрушительная сила, чем война.

* * *

Чезаре не мог продолжить объединение Романьи, не повидавшись с сестрой. Он хотел объясниться, попросить прощения, вернуть ее любовь.

Когда он прибыл в Непи, Санчия попыталась не пропустить его к Лукреции, но он отстранил ее и прошел в покои сестры.

Лукреция наигрывала на лютне какую-то простую мелодию. При виде Чезаре ее пальцы застыли на струнах, слова песни — на губах.

Он подбежал к ней, опустился перед ней на колено, опустил голову.

— Я проклял день, когда родился, причинив тебе такое горе. Я проклял этот день, когда понял, что люблю тебя больше жизни, но хотел увидеть тебя, прежде чем идти в бой, потому что без твоей любви никакая победа мне не мила.

Лукреция положила руку на его каштановые волосы, гладила их, пока он не поднял голову. Но ничего не сказала.

— Ты сможешь простить меня? — спросил он.

— А разве может быть иначе?

Его глаза наполнились слезами, ее — нет.

— Ты по-прежнему меня любишь больше всех на земле?

Она глубоко вдохнула, ответила после короткой паузы:

— Я люблю тебя, брат мой. Потому что ты не игрок в этой игре, а та же пешка, и я жалею нас обоих.

Чезаре встал, в недоумении посмотрел на нее, но поблагодарил.

— Теперь, когда я повидался с тобой, мне будет легче сражаться за новые земли для Рима.

— Будь осторожен, — напутствовала его Лукреция. — По правде говоря, еще одной потери я не вынесу.

Прежде чем он ушел, она позволила ему обнять себя и, несмотря ни на что, почувствовала, что ей с ним покойно.

— Я иду расширять Папскую область. И когда мы встретимся вновь, думаю, я добьюсь всего, что обещал.

Лукреция улыбнулась.

— Иди с миром, придет день, когда мы все вернемся в Рим.

* * *

В последние месяцы, проведенные в Непи, Лукреция пристрастилась к чтению. Читала жизнеописания святых, героев и героинь, произведения великих философов. Наполняла себя знаниями. И, наконец, поняла, что должна принять одно-единственное решение: жить ли ей дальше или уйти из этого мира?

Если жить, то сможет ли она обрести покой? Она уже пришла к однозначному выводу, что, сколько бы раз отец ни выдавал ее замуж, она никого не полюбит, как любила Альфонсо.

Но Лукреция понимала: чтобы обрести покой, она должна простить тех, кто причинил ей вред. Иначе злоба будет копиться в ее сердце, отравляя жизнь ненавистью.

Через три месяца после прибытия в Непи она открыла двери дворца для своих подданных, чтобы выслушивать их жалобы, создавать систему управления, которая служила бы не только богатым, но и бедным. Она решила посвятить себя и свою жизнь беспомощным, настрадавшимся, как и она сама. Тем, чья судьба находилась в руках правителей, более могущественных, чем они.

Она убедила себя, что ее жизнь не будет лишена смысла, если она возьмет власть, дарованную ей отцом, и использует имя Борджа для добрых дел, как Чезаре использовал его для войны. Как святые, посвящавшие свою жизнь служению Христу, отныне она посвящала свою служению другим, отдавая им жар сердца и пыл души, с тем чтобы Господь, когда она покинет этот мир, встретил бы ее улыбкой.

Именно тогда отец и настоял на возвращении Лукреции в Рим.

В Риме Чезаре вновь готовил армию к походу, но на этот раз большинство солдат составляли итальянцы и испанцы. Итальянские пехотинцы отличались строгой дисциплиной, носили металлические шлемы и алые камзолы с вышитым гербом Чезаре. Руководили армией талантливые испанские капитаны, а также опытные кондотьеры, включая Джана Бальони и Паоло Орсини. Начальником штаба Чезаре назначил Вито Вителли, который привез с собой двадцать одно великолепное орудие. Под свое начало Чезаре собрал две тысячи двести конников и четыре тысячи триста пехотинцев. Дино Нальди, бывший капитан Катерины, привел свой отряд, чтобы участвовать в военной кампании Чезаре.

Первым городом, к которому выдвинулись войска, стал Пезаро, где по-прежнему правил бывший муж Лукреции, Джованни Сфорца. Александр отлучил его от церкви, когда выяснилось, что он, чтобы остановить папскую армию, обратился за помощью к туркам.

В Пезаро, как и Имоле и Форли, жители не горели желанием жертвовать жизнью или собственностью ради своего грубого и своенравного правителя. Группа влиятельных горожан арестовала брата Джованни, Галли, услышав о приближении армии Чезаре, и сам Джованни, в страхе перед бывшим свояком, помчался в Венецию, чтобы предложить республике свои территории.

Чезаре вошел в Пезаро в дождь, с отрядом в сто пятьдесят человек, одетых в красно-желтую форму, и его приветствовали толпы людей и грохот орудий. Горожане с почтением преподнесли ему ключи от города. Отныне правителем Пезаро был он.