«Почему?»

«Потому что умереть гораздо сложнее, чем это может показаться. Заболеть тоже сложно. Наше тело — это удивительный механизм, способный выдерживать и приспосабливаться. Особенно в твоем возрасте».

Только произнеся эти умные слова, Лео спросил себя, насколько они были уместны для ребенка восьми лет. Лео также случалось задаваться вопросом, каково это для подобного ребенка иметь братика, который являлся полной его противоположностью. Который научился говорить раньше положенного времени, спал глубоким спокойным сном, свободно писал и читал, был первым учеником в школе, побеждал в спортивных играх и всем нравился. Что значило для старшего брата иметь младшего, который развлекался на праздниках, организованных родителями для него? Незаметного мальчика, которому жизнь уготовила пытки у логопедов, психологов, неврологов? Сэми был сыном, о котором мечтают многие: веселым, дерзким, забавным. Возможно, он не был столь красив, как Филиппо: его прелесть была подпорчена неправильностью черт. Но эти едва заметные несовершенства делали его едва ли не более симпатичным.

Братья могли бы ненавидеть друг друга. Для этого было много предпосылок. Когда Сэми только появился на свет, за ним всегда кто-нибудь присматривал. Рахиль боялась, как бы Филиппо своим странным поведением не причинил бы какого вреда брату. Все располагало к тому, чтобы между ними возникли соперничество и зависть.

Но как бы не так! Они были самыми дружными и верными братьями, каких Лео видел в своей жизни (имеется в виду среди детей). По утрам они вместе ходили в школу. А после занятий вместе возвращались домой. Старший заразил младшего своей любовью к комиксам, тогда как младший приобщил старшего к коллекционированию спортивных футболок. Они оба разработали свой особый тайный язык. Он был нужен для того, чтобы противопоставить себя остальному миру, а также придать их братской солидарности почти мистический и эзотерический смысл.

И сейчас один не мог жить без другого. Лео усматривал в этом нечто болезненное, а Рахиль давала этому разумные обоснования. В конце концов жизнь разделила бы их, сделав независимыми друг от друга. Дух освобождения не менее роковой (и в определенном смысле не менее печальный), чем тот, что подвиг бы Самуэля и Филиппо оставить их родителей, чтобы создать, если судьба предоставит им такую возможность, новую семейную ячейку, абсолютно независимую от изначальной. Разве это не самая большая жизненная трагедия?

Почти за два года до того, как он оказался перед очередным моральным выбором — выйти из своей пещеры и прибежать на помощь сыну, который катался по лужайке с раздробленной лодыжкой, или остаться здесь, приникнув к окну, — Лео попросил Рахиль сопровождать его вместе с сыновьями на конференцию по онкологии, которая проходила в Лондоне в начале сентября. Чтобы убедить Рахиль, он сказал ей, что его доклад запланирован на вечер четверга. Так у него будут целые выходные, чтобы показать ей город, в котором, хвастался Лео, он знал каждую лужу. Как и все буржуа, Понтекорво были преданными англоманами. Как и у всех буржуазных семей (за исключением английских, я так думаю), у Понтекорво было до смешного стереотипное представление о британском образе жизни: грубоватом, как твид, жестком, как табак «Данхилл», мягком, как усы адмирала Королевского флота, и изящном, как афоризмы Джорджа Бернарда Шоу…

Именно поэтому Лео был особенно доволен своим почти десятилетним союзом с профессором Альфредом Хэтэуэйем, специалистом по онкологии, человеком с убедительным голосом и добродушным видом, который работал в крупной сети, объединившей несколько больниц в западной части Лондона. Каждый год Альфред организовывал за счет Королевского университета Холлоуэй конгресс, на котором Лео играл первую скрипку. Лео видел в коллеге, в профессоре Альфреде, что-то вроде соратника в большой гражданской войне, которую в те годы вела детская онкология, чтобы завоевать свое место под солнцем.

В этом году, почти перед самым Рождеством… разве не прекрасно было бы съездить с ребятами? Они бы развлеклись всякими глупостями, которые нравятся туристам… Походили бы по магазинам, поели бы странные жирные блюда.

Все было готово, когда Рахиль вдруг слегла с простудой.

«И что делать?»

«Я почти умираю».

«Не говори ерунды, что нам делать?»

«Мои планы на выходные — лежать в постели, завидуя вам, пока вы будете есть вкусные булочки».

«Без тебя это невозможно. Весь четверг я буду на конгрессе. Вечером я должен пойти на ужин с Альфредом и прочими шишками. Я не смогу взять с собой ребят. И было бы здорово, если бы ты была со мной».

«Ты всегда жаловался, что у тебя нет времени пообщаться побольше с детьми. Что не можешь побыть с ними вместе. Что они растут без тебя… Вот тебе представился случай. Да и мне пойдет на пользу немножко отдохнуть от них. К тому же для них это очень важно. Самуэль перевозбужден, не знаю, о каких брюках и ботинках он болтал по телефону. Филиппо тоже донельзя доволен, так он сможет купить „Тайную любовь“, или как там это называется…»

Рахиль постоянно путала названия книг, фильмов, комиксов. Это было важной частью иконоборческой стратегии, характерной именно для римских евреев, которой противостояла точность ее мужа, носящая совсем не римский характер. В частности, комикс, который упомянула Рахиль и которым в последнее время бредил Филиппо, были нашумевшие «Тайные войны» Джима Шутера, опубликованные издательским домом «Марвел» в Соединенных Штатах и Великобритании как раз в том году (итальянская версия вышла позднее, когда Лео уже давно стал жить своей отшельнической жизнью).

«И потом, извини, — вернулась к прерванному разговору Рахиль. — Уже не первое лето мы отсылаем их в путешествие одних! Неужели они не смогут побыть один день в комфортабельной лондонской гостинице или погулять в окрестностях? Не волнуйся».

«Дорогая, ты не можешь себе представить, как мне жаль, что ты…» — жалобно протянул Лео.

За несколько недель до этой беседы, когда речь шла об организации поездки, Лео и Рахиль приобрели авиабилеты. Филиппо уже летал на самолете один раз с отцом на короткое расстояние Рим — Милан. Самуэль пока нет: уже этого было достаточно для беспокойства.

Лео должен был лететь бизнес-классом, так как за билет платили организаторы конференции: зеленые кресла, немного просторнее эконом-класса, более качественное обслуживание и питание, более любезные стюардессы, стоимость, превышающая стоимость нормального билета раза в четыре. Лео хотел прихватить в более аристократическую часть самолета все свое семейство. Рахиль это, естественно, возмутило.

«Мне это кажется неуместным».

«Но прости, тебе не кажется смешным лететь разными классами? Почему бы нам не почувствовать себя важными господами?»

«Я бы не хотела, чтобы мои сыновья на борту самолета чувствовали себя маленькими барчуками. Мне это кажется отвратительным. Неприличным и невоспитанным».

«Вот досада! Как всегда! Почему ты всегда ведешь себя одинаково?»

«Тот же вопрос я могу задать и тебе».