— Просила?! Не-е-ет, умоляла! Но ответить мне не соизволили.

Ее голос прямо-таки вибрировал от гнева и давней обиды.

— В этом не было злого умысла, просто так сложились обстоятельства, — как можно мягче сказала я.

— Теперь это уже не имеет значения.

Голос снова упал до шепота. От него веяло усталостью и равнодушием.

— Конечно, не имеет! Чем копаться в прошлом, давайте думать о настоящем. Антонина Юрьевна, мы готовы приобрести полотно за хорошие деньги.

— Нет!

— Вы просто не понимаете, о какой сумме идет речь!

— Я уже все сказала. Картина не продается.

Я тихо перевела дух и как можно мягче попросила:

— Антонина Юрьевна, не спешите. Не нужно так с ходу отказываться. Давайте встретимся, поговорим. Вы покажете мне картину, я предварительно оценю ее. Возможно, озвученная стоимость полотна заставит вас изменить свое решение.

— Картина не продается. Это невозможно!

— Да почему?!

В ответ раздались гудки. Она швырнула трубку.

Уткнувшись носом в только что купленный блокнот, я нажала на кнопку звонка. Сначала за дверью стояла тишина, потом послышались торопливые шаги, и она распахнулась. Сосредоточенно шурша листами и делая вид, что ищу нужную мне запись, я озабоченно пробормотала:

— Хозяева дома?

— Я хозяйка.

По-прежнему не глядя на нее, я с недовольной гримасой уточнила:

— Захаркина Антонина Юрьевна?

— Да.

Я еще раз сверилась с блокнотом, одобрительно кивнула и наконец подняла глаза на стоящую передо мной женщину.

Честно говоря, в свете всего, что я о ней знала, она представлялась мне совсем иной. Казалось, Корина дочь должна быть маленькой, хрупкой, издерганной жизнью неврастеничкой. В действительности она оказалась довольно высокой, плотно сбитой и крепко стоящей на ногах особой. Круглое лицо с носом картошкой могло бы показаться простоватым, если бы не глаза. Простоты в них не было и в помине. Ум, легкая ирония, глубоко спрятанная грусть… много чего было в ее взгляде, но только не простодушие. Это уж точно.

— В вашем доме будет производиться капитальный ремонт. Замена труб, полов, оконных рам, сантехники, — деловито проинформировала я хозяйку.

— Давно пора, — скупо проронила она.

Под ее взглядом я на мгновение почувствовала неуверенность и еще раз похвалила себя за предусмотрительность. К выходам, подобным этому, я всегда готовлюсь тщательно. Скрупулезно продумываю роль, манеру поведения, придирчиво выбираю одежду. Все должно быть правдоподобно. Этот случай не был исключением. Утро началось с посещения универмага, где мной было приобретено летнее платье веселенькой расцветки, пошитое на местной фабрике, джинсовые босоножки без каблука и лаковая дамская сумка с массивной «золотой» застежкой. Все это мне нужно было для создания образа молодой особы хоть и затурканной службой, но еще не потерявшей желание нравиться. Этой же цели служили густые синие тени на веках и яркая губная помада. На голове красовалась кокетливая соломенная шляпка с букетом искусственных цветов. Шляпка была явным перебором, я это чувствовала, но мне требовалось во что бы то ни стало скрыть свою ультрамодную стрижку «под новобранца», и я рискнула.

— Можно войти? Мне нужно все осмотреть и составить список предполагаемых работ.

— Пожалуйста, — посторонилась хозяйка.

Планировка квартиры была проста до примитивности: длинный коридор, слева глухая стена, справа двери.

— Кухня, — лаконично пояснила Антонина Юрьевна, толкая ближайшую дверь.

Кухня меня не интересовала, но выбранная роль диктовала свои правила, и я без слов двинулась следом.

— Плиту будете менять?

— Обязательно, — кивнула я и деловито застрочила в блокноте. — Газовую колонку тоже. Эта совсем прогорела.

— А пол? Смотрите, ходуном ходит, — сказала Антонина Юрьевна, с силой топая по рассохшимся половицам.

— Само собой, — пробормотала я, продолжая старательно писать.

— Хуже всего дела обстоят в ванной. Там все давно сгнило, — «обрадовала» меня хозяйка.

— Заменим, — охотно пообещала я, зная: если такое и случится, то не мне этим заниматься.

В ванной мы с Антониной Юрьевной провели минут двадцать, добросовестно обследуя самые труднодоступные закоулки. Хозяйка с энтузиазмом перечисляла все, что требовалось отремонтировать или заменить, а я покорно заносила ее указания в блокнот. Моя покладистость не пропадала даром, и ванную мы с Антониной Юрьевной покидали почти подругами.

— А это большая комната. Я ею почти не пользуюсь, но ремонт мы в ней все равно сделаем, — весело объявила хозяйка, толкая следующую дверь.

Я переступила порог и обмерла. Все было завешано картинами. Большие и не очень, в рамах и без, они сплошным пестрым ковром покрывали стены от потолка до пола.

— Ой, что это? — выдохнула я.

— Мои картины.

— Вы художница?

— Самоучка.

— Можно я посмотрю?

— Конечно.

Получив разрешение, я медленно пошла вдоль стен. Работы Антонины Юрьевны я разглядывала внимательно и с неприкрытым удовольствием. Всякого ожидала, направляясь сюда, но только не этого. Дочь Коры снова меня удивила. Ее картины, и это не вызывало сомнения, были написаны талантливой рукой. Немного хромала техника, но чувство цвета было безупречным. Антонина Юрьевна следовала за мной по пятам, ревниво следя за тем, какое впечатление на меня производят ее творения.

— Чудесно. Картины у вас просто необыкновенные!

Восхищалась я совершенно искренне и собиралась наговорить ей еще массу добрых слов, из личного опыта зная, как важна любому художнику похвала, но не смогла. На стене, прямо передо мной, висел «Христос в терновом венце».

«Господи, какая же она маленькая! Семьдесят на пятьдесят, не больше. И без рамы…» — мысленно умилилась я.

— Нравится?

Голос хозяйки доносился издалека, будто нас разделяло огромное расстояние. Усилием воли я заставила себя стряхнуть наваждение, оторваться от полотна и повернуться к Антонине Юрьевне.

— Тоже ваша работа? — поинтересовалась я, от всей души надеясь, что вопрос звучит достаточно невинно.

Странная усмешка тронула губы женщины:

— Нет, но благодаря ей, я начала рисовать.

— Так она вам полюбилась?

— Так я ее ненавидела, — отрезала Антонина Юрьевна, и тут же в коридоре зазвенел телефон. — Извините, — буркнула хозяйка и устремилась на звонок.

Воспользовавшись ее отсутствием, я снова повернулась к картине, но былое очарование уже исчезло. Выходя, Антонина Юрьевна оставила дверь за собой открытой, и я помимо воли прислушивалась к разговору.