Дождавшись, пока гости уйдут, Тартарус вновь обернулся беспощадным властителем подземелья. Его глаза зажглись лихорадочным блеском, рот искривила презрительная ухмылка.

– Теперь ты моя, тварь, – объявил он. – Гвардия не всесильна, ей не удастся меня запугать. Я покажу тебе, какими страшными бывают ночи. Познакомлю со всеми ожившими кошмарами преисподней.

Я равнодушно пожала плечами.

– Валяй. Только будь добр, придумай что-нибудь понадежнее крыс-мутантов. Так, чтобы наверняка.

Тартарус раскрыл от изумления рот и тут же захлопнул. Выждав секунду, переспросил:

– Я не ослышался, ты не боишься пыток? Напрасно. Поверь, смерть от крысиных зубов покажется тебе избавлением.

Я не стала говорить тюремщику, что уже получила самое страшное наказание. Чувство вины терзало меня сильнее, чем тысячи живых монстров. Угрызения совести – мой самый страшный, самый изощренный мучитель.

Я перестала отвечать на язвительные выпады Тартаруса, не чувствовала тычков в спину и не ощущала сжимающих запястье наручников. Точно одеревенела и двигалась, как робот.

Мое тело вновь заточили в камеру, но сознание витало в другом месте. Дух мой пребывал рядом с Дэвом, спаялся с ним, жил им одним. И всей Вселенной не хватит, чтобы разорвать связывающие нас узы.

Тартарус исполнил обещание. Поняв, что крысами меня не напугать, он пустил в ход другие способы мести. Меня не кормили, не приносили воды. Жестяное ведро, исполнявшее роль нужника, забрали.

Ударили настоящие морозы, и от пола теперь исходил нечеловеческий холод. Чтобы хоть как-то согреться, я научилась зависать в воздухе, уперевшись руками и ногами в противоположные стены. Благо, небольшие размеры камеры это позволяли.

И все же, несмотря на хорошую физическую подготовку, я проделывала подобный трюк все реже. Истощенный организм отказывался внимать гласу рассудка. Хуже того, я стала выпадать из реальности, погружаясь в пучину небытия. И проблески сознания происходили все реже. И в эти краткие мгновения я мечтала, чтобы вернулись крысы.

В моменты отключки мой воспаленный мозг рисовал на холсте воображения картины: одна страшнее другой. Я перестала понимать, где сон, а где явь. Все смешалось в бурном водовороте ужаса.

В какой-то миг мне почудилось, будто дверь моей тюрьмы распахнулась, и в нее вошел ангел. Вскрикнул тоненьким голоском и приложил хрупкую ладошку ко рту.

– Пшла прочь, – я вяло махнула рукой и даже не попыталась сползти с заиндевевшей лежанки. Поморгала, чтобы видение исчезло. – Вернешься, когда сдохну.

– Да ты что! – возразила нежданная гостья.

Приподняла подол длинного белоснежного платья и подошла ближе. Скинула кружевную накидку и набросила мне на плечи.

– Боже, да что здесь творится! – гневно воскликнула она и обвела взглядом камеру. – Я обязательно поговорю с отцом и попрошу его поднять эту тему на очередном заседании совета. Разве можно зимой не отапливать помещения?..

В этот момент я узнала гостью. «Принцесса» Аделия, собственной персоной.

– Какого черта ты здесь забыла? – вопросила я, кутаясь в мягкую, пахнущую духами накидку. – Из-за связи с подозреваемой в измене у тебя будут проблемы.

– Глупости, – заявила Аделия и притопнула маленькой ножкой, обутой в расшитый блестками сапожок.

С длинными распущенными волосами, горящим взглядом и необычайно ярким розовым румянцем она действительно походила на ангела. Или яркую бабочку, случайно влетевшую в окно темницы.

– Но здесь нет окон… – произнесла я вслух и уныло покачала головой.

Адель коснулась прохладной ладонью моего лба и ойкнула:

– У тебя жар! Нужно немедленно обратиться к врачу, иначе ты до смерти замерзнешь.

– Пусть так, – пробормотала я. – Все равно мне никто не верит. А значит, не будет возможности спасти Дэва.

– Я верю! – Адель округлила глаза. – Вчера приехала проведать Дэва, и была очень удивлена, что тебя нет с ним рядом. И только потом, побеседовав с Рафом, узнала о твоем заточении. Тогда я попросила Дэва прокатиться на лошадях, но Буцефал не подпустил его к себе. Понимаешь? Животных нельзя обмануть…

Я задрала голову и горько рассмеялась. Простуженное горло почти не слушалось, но мне было плевать.

– Представляю, как здорово Буцефал будет смотреться в зале суда. Конь и телохранитель – славная компания. Наверняка наши показания разжалобят судей.

Адель снова топнула ножкой и чуть не упала, поскользнувшись на льду. Пришлось поддержать «принцессу».

– Вали отсюда, не трави мне душу, – попросила я.

– Вот уж не верю, что ты так просто сдашься, – возразила Адель. Стянула с плеча сумку и достала из нее булку хлеба, карманный фонарик и толстенную книгу в кожаном переплете. – Вот, держи.

Я машинально приняла передачку и закатила глаза.

– Ну, положим, булку я съем. А книга зачем? Последнее, что я хочу сделать в своей жизни, так это научиться читать старинные рукописи.

Я хотела отдать книгу обратно, но Адель строгим жестом оттолкнула мою руку.

– Обязательно прочти, – возразила она. – Инженер сказал, что это лучшая книга в его жизни.

– Инженер?! – я аж подпрыгнула. – Он здесь, с тобой?

– Да, – кивнула Адель и покосилась на дверной проем.

Только сейчас мои глаза привыкли к свету, струящемуся из коридора, и я различила двух стражников, беседующих с коренастым парнем в добротном костюме-тройке. Что-что, а заговаривать зубы Инженер умел как никто.

– Но как тебе удалось проникнуть сюда? – все же спросила я у «принцессы». – Не думаю, что Тартарус вот так просто пропустил ко мне посетителя.

Адель презрительно поморщилась.

– Деньги, они открывают многие двери, а большие деньги – открывают их все, – сообщила она. – К тому же, я давно занимаюсь благотворительностью, и тюремщики привыкли видеть меня в камерах смертников.

– Время вышло! – строго объявил один из конвоиров. – Вам пора уходить.

Аделия притворно всполошилась, посмотрела на маленькие часики на запястье.

– Ах, да, батюшка наверняка меня заждался. Уже бегу.

На прощанье она склонилась к моему уху и прошептала:

– Не смей сдаваться. Я верю, ты сумеешь спасти Дэва и всю Империю.

Она ослепительно улыбнулась, подхватила подол и поплыла к выходу. Элегантно взяла Инженера под руку и отправила мне воздушный поцелуй.

Дверь камеры захлопнулась, и темнота вновь окутала меня. Но я уже не чувствовала ни страха, ни желания умереть. Луч надежды зажегся в моем сердце путеводной звездой. Будто назло морозу, я дышала полной грудью и улыбалась во весь рот. Считала секунды до того момента, пока шаги посетителей стихнут, и нижние коридоры опустеют.