Ричард и я намеревались отправиться в Сальвадор через несколько дней. Элизабет и моя мать полагали, что я окончательно свихнулся, если решил куда-то поехать с этим ирландским лунатиком. Я же возлагал большие надежды на проект, убедив Алекса Хэ поехать с нами в Сальвадор и составить предварительный бюджет на сумму менее $1 млн. Все эти решения, конечно же, принимались мною с напускной бравадой. Мои финансовые возможности и карьерные перспективы были, мягко говоря, довольно шаткими и неопределенными. Дело было в декабре 1984 года. Итак, к чему я пришел? У меня были новорожденный ребенок, жена, мать и мысли, что мое время на исходе. Лишь немногих режиссеров ожидает успех после 40 лет. У меня в 27 лет был «Припадок», который просто канул в небытие. «Рука», преданная осмеянию, — в 33 года. Сейчас или никогда. Нью-Йоркский университет дал мне прочную основу: я должен сделать кинематограф «личным делом», снимать то, что важно для меня, что является моей страстью. Если ваши эмоции трогают вас за живое, то вы осознаете их власть, даже если они ведут вас к краю обрыва и в пропасть; вы должны быть достаточно безумными, чтобы пройти свой путь до конца. Это была та же сила, что забросила меня во Вьетнам, заставила покинуть Йельский университет и написать роман. Конечно же, вряд ли все это можно считать успехом, но мною всегда двигали страсть и инстинкт. Я был еще достаточно молод, чтобы снова довериться своей интуиции. Если меня ждет провал… Так тому и быть. Тогда я просто приспособлюсь к другому образу жизни. Но как долго я могу следовать избранному на тот момент пути?

Та первая январская ночь 1985 года приобрела неожиданно зловещий оборот, когда к нам на ранний ужин заявился Стэнли Уайт, детектив убойного отдела, характер которого во многом лег в основу образа главного героя «Дракона». Стэнли дал нам послушать жуткую 20-минутную кассетную запись из дела серийного убийцы, которое он тогда вел: это было самое настоящее убийство; два психопата записали мольбы о пощаде девушки, которую они истязали в своем фургоне; громким крикам будто бы не было конца; я никогда прежде не слышал ничего подобного. Элизабет стало дурно, и она покинула нас. Потом, когда мы распаковывали взятые на вынос блюда из китайского ресторанчика, из гостиной неожиданно раздался крик моей матери. По нашему белому ковру полз гигантский 10-сантиметровый черный скорпион, который пробрался к нам из сада и теперь приближался к малышу, который взирал на него без малейшего страха. Мы застыли при виде скорпиона таких размеров. Прямо фильм ужасов. Я крикнул матери, чтобы она не двигалась, пока Бойл, всегда проявлявший находчивость в чрезвычайных ситуациях, не выдворил скорпиона, не меньше нас напуганного, через двери патио обратно в ночь. Мама подхватила Шона на руки и выскочила с ним из комнаты.

Ужин обернулся средневековым разгулом, когда Стэнли, напившись и распаляясь от своих россказней о поимке преступников, раздразнил мятежный дух Бойла и, как я полагаю, его инстинктивное недоверие к полицейским (в тюрьмах он побывал не раз). Приняв на грудь обильное количество виски, пива и вина, Бойл, желавший покрасоваться перед няней-шведкой (должно быть, у нее к тому времени американские мужчины прочно ассоциировались с жестокими и одержимыми убийцами), вызвал Стэнли на «кулачки» — любимую забаву завсегдатаев баров, где выпивающий со всей силы ударяет костяшками пальцев по костяшкам оппонента. Проигрывает тот, кто первым сдается. Смысла в этом пережитке кельтской культуры никакого не было, но огромные костяшки Ричарда видали виды, Стэнли же был достаточно рассудителен, чтобы не пытаться соревноваться с человеком, играющим в свою игру. Тогда они завели беседу о ножах. Ричард тотчас же вытащил из голенища свой охотничий нож и полоснул себя по предплечью, желая продемонстрировать отсутствие страха перед болью. Вот тут Стэнли вступил в бой и с ухмылкой нанес себе еще более глубокий порез. Для вернувшейся за стол Элизабет этого было довольно, чтобы она снова нас оставила. За малышом ухаживала мама. Мы же с няней наблюдали за потоками крови. Я сам напился и не помню, чем все закончилось. Но, конечно, стороны ни к чему так и не пришли. Такие игры никогда ничем не заканчиваются.

В конце концов наклюкавшийся Стэнли отправился домой к жене-детективу, которая, вероятно, с ним особенно не церемонилась (вскоре она его оставила, поскольку считала совершеннейшим придурком). Ричард же продолжал напиваться, так что я оставил его в кресле-качалке с бутылкой пива в руке перед телевизором с включенным светом. Позже я узнал, что он предпринял вялую попытку охмурить няню, которая заявила, что он отвратителен и не возбуждает ее, и ушла спать.

Разгневанная Элизабет растолкала меня поутру. «Я хочу, чтобы он немедленно покинул наш дом! — донеслось до меня. — Сегодня же! Отвези его в мотель, куда угодно, мне пофиг. Я не хочу, чтобы он был рядом с Шоном!» Оказалось, что она проснулась около шести, чтобы покормить малыша, и обнаружила в кресле-качалке Ричарда. Он был в отключке, спал с открытым ртом, лицо его приняло зеленоватый оттенок. На полу валялась куча бутылок. Она заглянула в холодильник в поисках детского питания для Шона и не нашла его. Обнаружив на полу в гостиной пустую пластиковую бутылочку, она поняла, что Ричард опорожнил ее вместе с дюжиной пивных бутылок. Это была последняя капля. Когда в ней проснулся нрав техасской гремучей змеи, я сразу же сдался и выпроводил нетвердо стоящего на ногах Ричарда в местный мотель, где мы и продолжили нашу работу.

Теперь мою жизнь осложняла глубокая неприязнь Элизабет к Ричарду. К тому же я намеревался заложить все активы, которыми мы владели совместно, как семейная пара, чтобы профинансировать мою безрассудную затею с этим фильмом. Наконец, я собирался отправиться в «Сальволэнд» с ирландцем, который питался в основном напитками различной степени крепости. Через несколько дней мы закончили набросок нашего сценария, и Бойл уехал первым в качестве передовой группы. Я последовал за ним в Сан-Сальвадор на переполненном дешевом рейсе в 2 часа ночи. Элизабет вела себя так, будто бы она и Шон видели меня в последний раз.

Алекс Хэ присоединился ко мне во время этого ужасного перелета. Бойл встретил нас в аэропорту Сан-Сальвадора. Здесь он чувствовал себя в своей стихии: «Как же я обожаю эту гребаную страну! Никаких тебе яппи[106], проверок твоих данных по компьютеру, никаких водительских прав. Ненавижу эффективные страны!» И при этом Ричард уверял, что здесь мы найдем инфраструктуру для киносъемок! Мы заселились в недорогую, но чистенькую гостиницу Ramada Inn, которая не имела никакого отношения к сети отелей Ramada. Мы жили по соседству с делегацией военных из Чили. Все шестеро чилийских представителей были в форме и выглядели как высококвалифицированные палачи. Вне всяких сомнений, после работы на Аугусто Пиночета им было чем поделиться со своими сальвадорскими коллегами. Бойл, изображая из себя ирландского пьяницу-подхалима, завязал с ними беседу, как он это делал со всеми, кто был готов с ним общаться. Ему очень удавалась лесть, поэтому поначалу людям он, похоже, нравился. Бойл подготовил липовый пересказ на двух страницах нашего сценария на испанском, где сальвадорские военные изображались как силы добра, а повстанцы — как кровожадные коммунисты. Идея заключалось в том, чтобы заручиться поддержкой нашего продакшна со стороны сальвадорцев. Бойл представил нас своему старому другу, подполковнику Рикардо Сьенфуэгосу из Министерства обороны. Последний занимался связями с общественностью и был известен журналистскому пулу как «Рикки». «Сценарий» Рикки, кажется, понравился. Он прочел его прямо при нас и пообещал, что организует для нас встречу с генералом Бландоном, начальником штаба вооруженных сил, который должен дать нам быстрый ответ. Вау. Бойл все-таки нас удивил. Он пояснил, что, поскольку делами заправляют военные, гражданское правительство будет вынуждено прогнуться и согласиться с армейским решением. Конечно же, была очевидная ирония в том, что «негодяями» были именно военные, связанные с печально известными «эскадронами смерти», и антикоммунистическая администрация Рейгана в США. Мы планировали заполучить необходимое оборудование и отснять батальные сцены в Сальвадоре, а потом исправить наш подлог, досняв в Мексике эпизоды с повстанцами в роли подлинных носителей перемен. Это был смелый и довольно рискованный план, который мог стать просто гениальным, если бы сработал. Я, должно быть, так сильно хотел снять фильм, что поверил, что нам удастся претворить его в жизнь.