всемирную литературу. И Герасимов любил зарубежную литературу, и Бальзака, и Флобера – все это было в обиходе педагогических поисков тех лет. ВГИК опирается на традиции русской культуры, русской литературы, мировой литературы, музыки, искусства в целом, мирового искусства.

Другое дело, что иногда сегодня, когда наша школа существует по этим законам, и мы, и наши педагоги, наши мастера, которые тоже воспитаны в этих традициях и так же воспитывают своих учеников, дальше не всегда, выйдя из стен школы, ребята оказываются востребованы именно потому, что их готовят к иным обстоятельствам. А производство, реальный кинопроцесс, ждет от них совершенно другого.

Недавно я читал один документ – ну, проект документа – который был посвящен дальнейшему развитию кино у нас в России, каким-то перспективам. И что кольнуло, что удивило, что ошарашило, я бы даже так сказал? Что в довольно пространном документе, посвященном дальнейшему развитию киноиндустрии, не было ни разу употреблено слово «искусство». Ни разу! Понимаете? То есть, говорилось о продукте, о чем угодно, но ни разу кино не называлось искусством, и вообще ни в каком контексте это слово не звучало.

Вот это мне кажется печальным. Потому что все-таки кино – затратная вещь. Но оно не всегда – это очевидно – должно восприниматься как некий продукт. Вообще, продукт – это то, что, как вам сказать… то, что развлекает, то, что отвлекает, то, при помощи чего можно убить время. Но если речь идет все-таки о духовной составляющей человека, то здесь слово «продукт» кажется совсем неуместным. «Духовный продукт», на мой взгляд, – такой нонсенс, такая белиберда… Все-таки всегда различались плоть и дух, это были разные понятия, не говоря уж о том, что они часто находились в антагонистических отношениях.

Поэтому то, что связано с духом, мне кажется, должно быть… вообще, должно быть бесплатно, я бы так сказал. Вот сейчас много идет споров… Мне пришла в голову такая мысль об Интернете и о том, что все скачивают. Порой это сильно раздражает, ужасно раздражает, когда студенты кинематографического вуза говорят: «Да-да-да, ну мы это скачаем!» Советуешь что-то посмотреть… «Да-да, мы скачаем!» Хочется ответить:

«Почему „скачаем“?! Можно во ВГИКе, в Большом зале посмотреть на экране. Скачать – это значит на животе дома смотреть кино с ноутбука или как?..» Не всегда это правильно. Тем более, что кино – это искусство, рожденное для залов, а не для индивидуального просмотра…

Кстати, кино, между прочим, оно и стало искусством… то есть, не то, что оно стало искусством – оно заявило себя очевидно, со всей определенностью только тогда, когда был изобретен вот этот вот аппарат Люмьеров, дававший возможность одновременно смотреть. До этого можно было одним глазом, это был индивидуальный просмотр. Но как только возникла возможность проецировать, как только пришли несколько человек, сели в зал и увидели на экране, – с этого момента начинается история кино. Важен момент коллективности как бы… Пудовкин говорил, что кино – коллективное искусство, имея в виду не то, что коллектив делает фильмы, а то, что его восприятие наиболее полноценно в некоем сообществе.

И, действительно, это достаточно сакральное искусство. Смотрите – вы как бы отрешаетесь от суеты, вы входите в темный зал, в кресло садитесь, гасится свет, и в темноте возникают какие-то видения на экране, какие-то фантомы. Вы погружаетесь в какие-то сны, в какие-то фантасмагории. Это здорово вообще! И отказываться… Я, например, студентам говорю: «Как можно от такого богатства отказываться?! Это же аттракцион сам по себе – в темном зале сидеть и дышать вместе с другими людьми, и воспринимать этот фантом, который возникает перед твоими глазами, а уж, тем более, сегодня, когда есть и объемный звук, и хорошее изображение! Избегать этого, исключать это или отвергать это, значит себя обделять! Кино – это все-таки такого рода искусство, понимаете?»

Другое дело, что, возможно, не всегда запах попкорна и пива способствует восприятию. Но все равно кино родилось как сакральное, соборное, если можно так выразиться, искусство. И вот это вот скачивание, оно, конечно, нарушает и, возможно, немножко подтачивает основы искусства фотографического, искусства кино как некоего действа, связанного с собранием многих людей.

Но, с другой стороны, вот что я подумал: мы все время говорим о том, что пиратство, что скачивания… А я пришел к мысли такой, что и хорошо, что скачивают. Потому что, если это некая духовная составляющая, так она и должна вообще бесплатно предлагаться (смеется). По логике. Иначе получается: «Мы хотим, чтобы вы стали лучше, духовнее… но за это надо еще деньги нам заплатить!» Наверное, это неправильно!

Давайте тогда наоборот! Может быть, все, что развлекательное и все, что такое сиюминутное, для отвлечения – можно за деньги себе позволить, понимаете?

Знаете, я могу это даже сравнить с продажной любовью. Сказать: там да, действительно, надо платить, потому что это неправдашняя любовь. Это любовь как бы на час. Это, как сказать, удовлетворение каких-то инстинктов, каких-то нужд. Но если это искреннее чувство, взаимное, то здесь «торг неуместен» (смеется).

Не знаю, может быть, это полная ерунда, что я сейчас говорю, но мне кажется, что надо создать какие-то такие условия у нас в стране и вообще в мире, когда вот этот продукт… то есть, не продукт, а эта духовная составляющая – кино, которое меняет нас, которое помогает нам, которое составляет часть нашей духовной жизни – она должна быть абсолютно доступна и абсолютно бесплатна. Мне кажется, к этому надо стремиться, а не к тому, чтобы зажать, запретить, контролировать…

Как совместить это с невероятной стоимостью кинопроизводства, с необходимостью вкладывания огромных средств, которые должны каким-то образом окупаться, я не знаю… Но то, что обращено к человеческому духу, к душе, должно быть абсолютно доступно и абсолютно бесплатно, мне кажется.

ЛН: А почему подобное изменение в общих тенденциях кино произошло именно в последнее время? Ведь раньше у нас действительно снималось огромное количество того, что являлось произведениями искусства, а не «продуктами». Что произошло?

ОШ: Ну, это обусловлено, в первую очередь, изменением обстоятельств нашей жизни? Мы другие стали. Здесь очень легко проследить, как кино и искусство вообще зависят от миропонимания, мироощущения. Потому что неслучайно неореализм возник после сокрушительной мировой войны. Люди, ужаснувшись, потеряв своих близких, родных, ужаснувшись тому кошмару, который был на нашей планете, когда вся цивилизация оказалась на волосок от гибели, задумались о ценности человеческого бытия, о ценности отдельной личности.

Более того, закончилась мировая война. Тут же возникла угроза ядерной агрессии, холодная война… То есть,